Безумие. Бежать от призрака, хотя он никогда не бегал от человека с пистолетом.

Он снял автомобиль с тормоза. Включил передачу. Сильно нажал на педаль газа. «Форд» рванулся на север, по дорожке больницы Святого Иосифа. Улица. Ни одного автомобиля. В визге шин он резко повернул налево.

Ужас и жалость рвали сердце. Забыв о логике, Джон бросился в объятья суевериям.

А может, современное общество было пещерой шума и безумной суеты, в которой дикари хвалили друг друга за знания и здравомыслие, тогда как на самом деле забывали больше истин, чем выучивали, отказывались от настоящих знаний, заменяя их более легкой ношей изученного невежества, меняли здравый смысл на холодное утешение идеологии, на обещание, что шум и ярость жизни ничего не значат.

Даже в столь поздний час улицы казались на удивление пустынными, словно всё население большого города исчезло. Он не видел ни одного движущегося автомобиля. Ни одного пешехода. Ни один мучимый бессонницей бездомный не толкал перед собой тележку со своими жалкими пожитками, направляясь к воображаемой ночлежке. Ничто не двигалось, если не считать пара, поднимающегося над прорезями в канализационных люках, и цифр, меняющихся на электронных часах, высоко вознесенных над дверью банка, летающей тарелки, вращающейся на полностью автоматизированном рекламном щите, кота, идущего по улице, а потом метнувшегося в проулок, да мчащегося «Форда», как будто от призрака можно убежать…

«Они все мертвы, — подумал Джон, — не только Давиния. Джек, Бренда, Ленни, возможно, даже сестра Джека». Только теперь он осознал, что человек, который выпрыгнул из окна вместе с девушкой, был в полицейской форме. Патрульная машина стояла у входа в больницу. Возможно, один из копов, приехавших на вызов в дом Вобурнов, стал средством передвижения для Блэквуда после того, как Риз Солсетто таковым быть перестал.

Две семьи убиты. Еще две ждало полное уничтожение.

Шестьдесят шесть дней на подготовку защиты жены и детей от непреодолимой силы.

Сняв ногу с педали газа, Джон свернул к тротуару и остановил автомобиль на улице дорогих магазинов и ресторанов.

Седан вдруг превратился в гроб. Джон распахнул водительскую дверцу, вышел из кабины. Отошел на пару шагов от автомобиля, привалился к парковочному счетчику.

Перед его мысленным взором Давиния Вобурн стояла в гостевой комнате рядом с отделением интенсивной терапии, и он попытался ухватиться за этот сияющий образ девушки. Но, само собой, «картинка» переменилась, и он увидел дождь стеклянных осколков и летящую к земле пару, волосы Давинии развевались, как флаг, услышал глухой удар, после которого тела, казалось, расползлись по мостовой, как вязкое масло.

Держась за парковочный счетчик одной рукой, Джон наклонился, и его вырвало в ливневую канаву. Он мог очистить желудок, но не мог выбросить из памяти образ девушки, летящей навстречу смерти.

Наездник пристально наблюдает за перекошенным ужасом лицом Давинии на пути вниз с одиннадцатого этажа и спешивается с патрульного Энди Тейна за долю секунды до приземления. Он поднимается вверх по маршруту их падения, как йо-йо, возвращающееся в руку по нити, вновь попадает в конференц-зал через выбитое окно. Три охранника, выбившие дверь, стоят, парализованные шоком, потрясенные тем, что полицейский выпрыгнул из окна с девушкой в руках.

Ничто в этом мире не может стать непреодолимой преградой для наездника. Все, что создано человеком, пористое и проницаемое. Из конференц-зала наездник движется дальше, через стены и потолки, по трубам, кабелям и вентиляционным коробам, как ему захочется. Все, что сделано человеческими руками, содержит частичку человеческой души, и этого достаточно, чтобы открыть путь наезднику. Потому что этот конкретный наездник кормится человеческими душами. И теперь больница — его суррогатное тело, где он может побыть, пока не подберет себе другого мужчину или женщину, чтобы оседлать и использовать. Без скакуна у него нет глаз, но он видит, нет ушей, но он слышит. Он наблюдает, подслушивает, изучает и бродит, бестелесный упырь в материальном мире, с многочисленными потребностями порочной человеческой натуры, но и со своими, более страшными.

Пациент нажимает кнопку вызова медсестры — и призрак уже все о нем знает. Медсестра закрывает дверь в аптечную подсобку — и о ней все известно. Санитар открывает дверь в чулан, уборщик протирает зеркало в туалете, уставший интерн в приемном отделении садится на стул и приваливается затылком к стене, ночной дежурный отдела технического обслуживания в подвале поворачивает вентиль бойлера — и призрак знает их лучше, чем кто-либо на этом свете, лучше, чем они знают себя.

Некоторые из этих людей неуязвимы, их нельзя взять и оседлать. У других слабостей предостаточно — или одна слабость, но очень уж сильная, — так что в скакуны они годятся. Но наезднику они неинтересны. Полиция наводняет здание, и он видит перспективных кандидатов. Под козырьком собираются репортеры радио, телевидения, из газет, расширяя потенциальный табун скакунов.

Администратор больницы, доктор Харви Леопольд, прибывает с одной целью — гарантировать, что репутация больницы Святого Иосифа не пострадает от этих убийств. Дока в отношениях с общественностью, Леопольд не держит репортеров в холодной ночи, дает указание службе безопасности больницы пригласить всех в вестибюль на пресс-конференцию. Нельсон Берчард, руководитель детективов, участвует в этом мероприятии только потому, что ему не удается уговорить доктора Леопольда отложить пресс-конференцию на час, чтобы более-менее разобраться с имеющимися фактами.

Во время выступлений обоих мужчин и последующих вопросов репортеров и ответов Леопольда и Берчарда наездник кружит среди городских репортеров, выискивая возможность их узнать. Уже выясняет все, что возможно, о нескольких, прежде чем остановиться на Роджере Ходде из «Дейли пост».

Роджер Ходд — злобный, самовлюбленный алкоголик и женоненавистник. Он не поддерживает никаких отношений с выросшими детьми. Две первые жены презирают его и терпеть не могут, и эти чувства взаимны. Он ожидает, что третья жена скоро подаст на развод. Проще всего войти в него через рот. Взят!

У наездника есть дело для Ходда, но на этот раз речь идет не об убийствах. Он управляет репортером очень мягко. Ходд даже не подозревает, что под собственной кожей он уже не один.

Опечатав дом Вобурнов, Лайонел Тимминс поехал на квартиру Риза Солсетто, взяв ключи с трупа. Он надеялся найти фотографии или другие улики, подтверждающие, что Солсетто был эротически одержим своей племянницей. Риза убили. Бренду Вобурн не могли привлечь к суду за столь явную самооборону. Но Лайонел терпеть не мог свободные концы даже в расследованиях, результаты которых не будут представлены суду.

Фасад дома, выложенного плитами известняка, резные каменные наличники окон, мраморные пол и стены вестибюля, лепнина на потолке говорили о том, что живут в этом доме люди, которые недавно разбогатели и кичатся своим богатством.