Пришлось купить на свой вкус. Ехал домой и наяривал. Снова и снова. Пришлось позвонить на пост охраны и выяснить, что Маша дома. От ее игнора злость только сильнее заполняла чашу эмоций. Какого, собственно, хрена?

Наконец добираюсь до дома, сразу поднимаюсь на лифте, открываю двери.

Меня встречает полная тишина, что скорее пугает, чем успокаивает. Обычно близнецы носятся по квартире как ошалелые, а Маша ворчит, что устала носить на руках Еську, которая словно боялась ступить на любой пол в солнечной системе. А может она в свои полгода уже хитрит и хочет быть принцессой.

Ставлю сумку, оттягиваю галстук.

— Маша!

— Да не ори ты, — раздается из комнаты, что еще больше злит. Нельзя выйти, сказать, что происходит.

— Маша, где дети? — снимаю ботинки, прохожу в гостиную и застываю от открывшейся картины. Маша сидит обнаженная на полу, словно котенок, запутавшийся в веревках. Она хотела себя связать? — Маша, что ты… Где дети?

— Дети у твоей мамы. Приехала, забрала. Арс! Просто освободи меня. Эта шибанутая практика шибари явно не для меня. Хотела сделать, блин, приятно.

— Да я этой хренью никогда не увлекался.

— Ты же практиковал БДСМ, вот я и подумала, что можно вспомнить.

— Я практиковал его, когда мне в постели эмоций мало было, а с тобой их порой перебор, — только освобождаю руку Маши, как мне тут же прилетает тычок в плечо.

— Но я-то не практиковала! А ты обещал! — тычок другой рукой. — Обещал, что мы займемся этим, когда я буду полностью тебе доверять. Или ты считаешь, что после того, как я выдрала волосы телке, что пыталась очернить тебя, недостаточно доверия.

Да, та ситуация напрягла обоих. Новая бухгалтерша почему-то считала, что мне пора завести любовницу, а когда я отказался и уволил ее, стала написывать Маше с фантазиями того, что мы делали в моем рабочем кабинете. Это могло бы закончиться трагедией, если бы Маша была чуть менее уверена в нашем браке. Но она просто пришла к ней домой и устроила целое представление. Мне еще потом долго приходилось удалять видео двух дерущихся девушек из сети. Но для себя оставил. Есть ли большее доказательство ее доверия. Не знаю.

— Знаешь, не хочешь, не надо. Сейчас надену халат, на него как раз вырвало Есю, раз тебя такое больше возбуждает.

Она пытается встать, но веревки, которыми были перевязаны ноги, я не распускаю, дергая обиженку на себя.

Она ахает, хочет от возмущения открыть рот, но я встаю во весь рост и киваю на пол.

— Сиди, не двигайся. Давай все обсудим.

— Что обсудим, Арс, я…

— Сабе рот открывать я не разрешал. Я говорю, ты слушаешь. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Поняла? Отвечай.

— Поняла. А можно…

— Маша, весь настрой сбиваешь.

— Прости, прости, — фыркает она, но сидит ровно, не двигается.

— Стоп-слово — «красный» Ты произносишь его, когда понимаешь, что не выдерживаешь, — стягиваю с себя пиджак, закатываю рукава на белой рубашке. Маша раскрывает глаза шире, сглатывает. А по участившемуся дыханию понимаю, что эту игру она ждала очень давно. Обычный секс вставлять перестал? Хочется острых ощущений?

— Будет больно, — берусь за ремень, стягиваю его с петель, укладывая концом в свою ладонь. — Но ты должна хотеть этой боли, а самое главное доверять мне. Ты доверяешь мне, Маша?

Веду концом по тонким плечам, наслаждаюсь мурашками, что стали проявляться на коже, сглатываю слюну от желания коснуться бьющейся на шее жилки. Некогда потерянное желание обхватить ее горло ремнем и трахать просыпается с новой силой.

— Доверяю, конечно, — слышу шелест, сотканный ее губами, и яйца от похоти поджимаются. Это уже не Маша, это покорная саба, которой я хотел ее видеть в первые недели наших отношений. Боялся напугать, но думал об этом постоянно. Видел синяки на ногах, фантазировал, что это я ей их оставил.

Думал, как буду трахать ее горло, привязав к шесту.

— Наклонись, дыши глубоко, открытым ртом.

Она подчиняется, открывая взору светлую, не тронутую загаром кожу. Идеальную, с тонкой родинкой на верхнем плече. Рука дрожит, но поднимается Первый удар самый сложный. Всегда вероятность, что именно сейчас она скажет стоп-слово.

Шлепок не самой большой силы оглушает тишину нашего общего дыхания. Она с шумом выдыхает, прогибается в пояснице, но молчит.

След на коже почти дурманит, а запах ее возбуждения голову кружит. Нравится, блять, ей нравится. Второй удар ближе к заднице. Новый след. Новая волна желания, что почти толкает на порочный путь боли и наслаждения.

— Голову вниз, задницу оттопырь. Сильнее! Делай, что говорю, иначе все закончится.

— Нет-нет, я могу, — прогибается она сильнее, голову упирает в пол, а задницу поднимает выше. Ноги связаны, так что растопырить она их не может, только дрожать и истекать прозрачной влагой. Собираю ее кончиком ремня, ощущая ответную реакцию и тут же накрываю ударом светлую кожу ягодиц. Раз, другой, третий. Она кричит, но молчит, вытягивая вперед руки, сжимая их в кулаки. Член уже огнем пылает, поясницу ломит, но я продолжаю оставлять следы на ее коже, смотря на то, как образуется чувственный узор, как из розовой киски стекает по бедрам влага, образуя небольшую лужицу на полу. То, что нужно. Моральные нормы кончились в тот момент, когда она сказала, что может. Все может.

Стягиваю ремень на ее шее, поднимаю на себя. Она тянется за поцелуем, но я лишь шлепаю по щеке и шиплю.

— Посмотри, что ты наделала. Ты закапала пол своими соками. Кто это сделал?

— Я…

— И что ты должны сделать?

— Что?

— Убрать все языком, — наклоняю ее голову, сам сажусь на корточки, наблюдаю, как она достает розовый язычок, как скользит по собственной влаге. Мозг плывет. Ее покорный взгляд почти убивает. Рука тянется к ширинке, не расстегивая пуговицы на ремне. Достает член. Дергаю голову к нему, показывая на каплю влаги на самом кончике.

— Посмотри, что ты наделала, сучка. Теперь мой член тоже грязный.

— Хочешь, чтобы я его почистила.

— Хотите, Арсений Ярославович.

Она облизывает влажные губы, выдыхает, елозя задницей по влажному полу.

— Хотите, Арсений Ярославович, чтобы я вылизала ваш член?

— Хочу. Сделай это, — толкаю головку к пухлым губкам, и малышка принимается за работу. Делает ее, конечно, очень качественно, не оставляя ни одного сухого участка на члене. Опускается ниже, вылизывает и каждый миллиметр мягкой кожи яиц.

Сжимаю челюсти, терплю из последних сил, чтобы просто не закончить это все одним чертовым толчком в пульсирующие глубины.

— На колени, саба, задницу наверх, руки за спину.

Она подчиняется, вижу в ее глазах огонек непокорности. Руки оставляет внизу. За что тут