что я ещё не доучился, турнут меня оттуда к херам собачьим.

— Даже не знаю, чего ему надо от нас, — усмехаюсь я.

— С одной стороны, может, он за социалистическую собственность радеет, видит, что у нас всё схвачено, не подкопаться к нам, вот и бесится, хочет хищениям нашим конец положить, поскольку, по его мнению, не расхищать мы не можем. А, с другой стороны, может просто мстит за ту публикацию или ещё за что-нибудь, о чём мы можем даже и не догадываться.

— Я и не догадываюсь, — смеюсь я. — Хотя нет, догадываюсь. Мы излишне усиливаем позиции председателя КГБ, а это в мире хрупкого равновесия допустить нельзя. Сейчас удары по нам — это удары по нему. Вот и вся тайна. Ну, попадёшься ты мне, товарищ Черненко!

We are the Sultans We are the Sultans of Swing

Пару дней я топчусь на месте. Меня это страшно нервирует и выводит из равновесия. Ни к Гене, ни к Белле нет доступа. Информации ноль. Злобин только и делает, что лыбится, как киноактёр, проваливший пробы, но сделать с генпрокурором нихрена не может.

— Когда эта история закончится, — говорю я, — нужно будет его каким-то образом брать за жабры и насаживать на крюк, чтобы подобных эксцессов у нас больше не было.

— Займись, — кивает он, — займись. Если сможешь, мы все тебе только спасибо скажем.

— Большое комсомольское спасибо, — в качаю я головой.

Я злюсь ещё и от того, что не могу закончить и с грузино-азербайджанским делом. Все эти Джоны, Мамуки и Мишики вот у меня где уже. По горло я сыт ими всеми. Надо делами заниматься, а я тут ахинеей разной голову забиваю.

— Задолбало! — в сердцах восклицаю я.

— Согласен, — хмуро изображает улыбку Злобин. — Задолбало. Но на пенсию даже мне ещё рановато, чего уж о тебе говорить, в таком случае? Вот, послушай, что вражьи голоса передают.

В СССР и в Польше стали очень популярными два новых танца — «ярузелька» и «андрополька». Обучение им будет обязательным в детских садах, школах и вузах. Исполняя «ярузельку» — надо держать руки по швам, исполняя «андропольку» — держать руки за спиной.

Ну, анекдотов мне только не хватало…

Ознакомившись со Священным писанием, Андропов пришёл к выводу, что конец света можно устроить в одной, отдельно взятой стране.

Андропов выступает с очередной речью: '«Для того, чтобы выполнить нашу продовольственную программу, надо сажать, сажать и сажать круглый год, невзирая на погодные условия».

Почему Андропов держит у себя в кабинете портрет Пушкина? Потому что Пушкин первый сказал: '«Души прекрасные порывы!»

Правда ли, что Андропов представлен к Нобелевской премии по физике? Вполне возможно, ибо он открыл, что скорость стука превышает скорость звука.

— Ну как?

— Смешно, — хмуро говорю я.

— Заметно. Ладно, раз у тебя полностью отсутствует чувство юмора, пошли встречаться с Евой.

Собственно, это не просто встреча, а встреча, должная перерасти в совещание. Сначала к Горбачу приходим я, Платоныч и Злобин. Происходит это действо в здании ЦК на Старой площади, прямо в кабинете у Михал Сергеича.

Я представляю своих товарищей и они делают короткие доклады. Де Ниро даёт справку по фрау Еве Кох, рассказывая, кто она такая и чем занимается. Занимается она финансами и торговлей. В порочащих связях замечена не была, опыт предыдущей работы положительный. Относится к Советскому Союзу с теплом и уважением. По нашим данным, со спецслужбами других стран не связана.

Смешно про спецслужбы, будто это официальная информация, как имя и возраст. После Злобина докладывает дядя Юра. Он описывает опыт сотрудничества с Евой.

Потом в кабинет приглашают Еву, и она с чувством, с толком, с расстановкой делает короткий обзор международного рынка зерна и объясняет, какие перспективы нас ждут. И перспективы эти весьма хорошие.

После этих предварительных разговоров Ева остаётся с Горбачом, а мы выходим в приёмную, имитируя уважение к горбачовским тайнам. В приёмную заглядывает директор всесоюзного внешнеторгового объединения «Экспортхлеб». Дальнейшие разговоры они ведут уже без нас.

Мы не волнуемся, разве что самую малость. Но Ева, надо отдать ей должное, очень хорошо подготовилась и в нашем присутствии не нуждается. Сегодня, разумеется, никаких контрактов не будет. Просто стороны обозначили важные для них моменты в будущих отношениях. Но это очень круто и многообещающе.

Домой я прихожу в неплохом настроении — хотя бы что-то сдвигается с места и развивается в сторону позитива. Наташка готовит ужин, а я, как истинный домостроевец, врубаю телек и падаю на диван. Майки-алкоголички не хватает и газеты, чтобы прикрыть лицо от света и взглядов, мешающих вечерней дрёме.

Впрочем, впасть в расслабленный анабиоз я не успеваю, потому что звонит телефон.

— Алло, — неохотно и обречённо говорю я, снимая трубку.

— Здорово, Бро.

Это Цвет.

— Привет.

— Слушай, тут кое-какая проблемка возникла…

Ну, ещё бы. Просто позвонить и поговорить — нет. А вот чуть возникни проблема, кому же на мозги капать, как не мне…

— Что случилось?

— Да, блин, Ферика приняли.

Ну, твою же дивизию! Может, мы сами соберём свои манатки и явимся в прокуратору, мол, посадите нас в тюрьму, мы на всё согласные…

— Короче, Бро, –прерывает Цвет повисшую паузу. — Ты можешь его выдернуть?

20. Спираль закручивается

— Здравствуйте, Фархад Шарафович, — говорю я и, не дожидаясь приглашения, переступаю через порог. — Ну, как вы?

Он ждёт меня, поэтому открывает дверь квартиры сам, проявляя уважение. Впрочем, его крупный угрюмый охранник стоит рядом и пристально на меня смотрит.

— Сам знаешь, — кисло улыбается Ферик. — Хорошего в таких приключениях мало. Проходи, дорогой, проходи.

Мы идём в гостиную. Избыточность декора снова меня поражает. Даже интерьер от Версаче выглядел бы гораздо более сдержанно.

— Что ты будешь? Чай?

Не дожидаясь ответа он сигнализирует своему охраннику и, по совместительству, лакею. Если его нарядить во что-то азиатское, будет похож на Стивена Сигала в молодые годы.

Ферик показывает на диван, и я опускаюсь на мягкие подушки.

— Вы большой молодец, Фархад Шарафович, — говорю я. — Быстро выбрались из передряги. Пока мои люди только готовились взяться за ваше вызволение, вы сами высвободились.

— Что поделать, если менты идиоты. Они взяли не того узбека, вот и всё.

— За наркотики? — спрашиваю я как можно более невинно.

Вообще-то,