– Ваши сомнения… обоснованны. Я даже склонен считать – у Джетсета нет особого плана. Но люди будут рады довериться – после стольких лет безысходности и медленной смерти королевства. А с доверием горы свернуть можно!

Первый фыркнул, но задумался. Я продолжил вкрадчиво:

– Теперь догадываюсь, что двигало вами тогда. Да-да, Веррат намекнул. Я понимаю, только неравнодушный и искренне заботящийся о благе, благе королевства, а не о личной выгоде, мог решиться стать тираном. Чтобы спасти от полной гибели. И вы преуспели! Но тираны… уходят, пора уйти и вам.

Воцарилась долгая, тревожная тишина. Хотя клинки не щекочут шею, но дело мгновения расстаться с головой.

Первый правитель прошёл вдруг к кровати, рука откинула ткань балдахина. На белоснежной простыне Рилайна, лежит как жива, в роскошном, красного шёлка платье. Веки прикрыты, на губах лёгкая улыбка, словно нежданному подарку. Подарок торчит под левой грудью – рыцарская мизерикордия, пятно крови не заметно на алой ткани.

Когти впились в ладонь, чую, как пронзают кожу и в ладошке мокро. Но боли нет, лишь слепящая ярость!

Я крутанулся так, что отборная стража выхватила клинки, и бросилась бы, если не жест правителя.

– Как догадываетесь, не моих рук дело. Вы продолжайте, продолжайте про надежду, про тирана, про принца Джетсета.

Я проглотил язык.

– Впрочем, выслушаю, пожалуй, ваши условия. Излагайте!

Я сделал усилие приструнить мысли, что отправились вскачь.

– Условия просты: вы слагаете оружие, вам оставляют жизнь и выдворяют за пределы королевства, с условием, что заявите о себе… подальше отсюда.

Последние слова даются с трудом, начинает смутно доходить – отчего такое щедрое предложение.

Для правителя не осталась незамеченной моя дума, я для него открытая книга.

– Я согласен на сказанное. Но мои люди отправятся со мной все, так и передайте – все!

Я склонил голову в поклоне, повернулся уйти. Но взгляд прикипел к Рилайне, чья смерть от рук предателя делает правителя неожиданно сговорчивым.

Скрепя сердце я оставил покои.

С верхних этажей дворца вид на город. Я стою на балкончике, ладони холодит мрамор перил. Далеко внизу овальная арена Магикуса, на арене пусто, лишь одинокий служка машет веником, гонит стеклянное крошево подле мёртвого пилара.

За городской стеной в облаке пыли отряд, всадники бешено скачут, теряя коней. Возвращаются подсадить товарища за спину и снова вперёд. Кони спотыкаются от двойного груза, но выбора нет, по пятам растянулась толпа горожан. Большинство пешком, верховых мало, и те не суются близко к преследуемым.

«Уйдут», – подумал я.

Отряд бывшего правителя отпустили, безоружных, под крики толпы. Даже пришлось охранять до городских врат. Рассерженные горожане готовы разорвать голыми руками бывших господ, забыли легко, что сами, сами творили беззаконие, жгли на площадях, врывались к соседям. Я не сказал всего Первому, горькой, отвратительной правды. Дело не только в надежде, слова принца стали долгожданным отпущением грехов. Виновных назначили – Шестёрку, значит, я ни при чём – подумал каждый.

Я усмехнулся. За спиной вежливое покашливание.

– Ваша, э-э… милость! – не знает как обратиться слуга. – Его Высочество принц Джетсет Милосердный желает видеть вас. В полдень в главном зале.

Я кивком отпустил слугу. Ещё есть время подготовиться к нелёгкой встрече или время сбежать. Я глянул на стену гор, по центру пик чуть выше окрестных. До гор недалече, но лучше на четырёх, чем на двух!

Незнакомыми лестницами я поплутал, но добрался до конюшен. Длинное каменное здание, как и многие иные, одной стороной образует стену Магикуса, другой выходит на кольцевую площадь. Но есть и ход из дворца. Миновал пару дверей, в нос шибануло конскими каштанами и сеном. В конюшне никого. Прошёлся вдоль ряда стойл, лошадей удивительно мало, всего две. Старая кляча, серая в яблоках, едва стоит на дрожащих ногах, мослы троллю на зависть, а взгляд печальный. В другом стойле рыцарский конь, чёрный как ночь, зафыркал при виде меня. Бархатный нос обнюхал ладонь, губы прошамкали, в карих глазах укоризна.

– Извини, приятель, ничего нет. Кто твой хозяин?

Конь не ответил, лишь фыркнул.

Из крайнего стойла наглый храп. Легонько наподдал сапогом под ребро. Конюх вскинулся, рожа красная, в руках очутились вилы. Я глянул, прищурив глаз, как лучник поверх оперения. Конюх сник.

– Ваша милость! Простите, умаялся, заснул! Почитай всех коней забрали, гонцы и эти… э-э-э… прежние!

– Скажи-ка, чей там конь?

– Который, вороной жеребец? Ничей. Был Шестого правителя, но он, того.

Конюх окончательно продрал глаза.

– Ваша милость! – воскликнул он. – Так это вы, тот самый чемпион! Я смотрел, знатная битва! Поделом Шестому!

– Что так? – полюбопытствовал я.

– Сердца у него нет. Мучил что людей, что лошадей. Людишек – ладно, но кони, кони-то в чём виноваты! – возмутился грум.

– Полагаю, этот жеребец нынче… мой!

Конюх согласно закивал.

– Да-да, Ваша милость, так точно! Я подготовлю. Когда желаете выезжать?

– Вскорости. Скажи вот что. Говорят, конюшенный новый у вас, как там его?

– Хольстер, Ваша милость!

– Откуда он, кто таков?

Конюх дёрнул плечом.

– Не знаем. Прибыл с отрядом рыцарей. Теми, что Его Высочество защищать бросились.

– Где же он?

– Отправился ещё поутру, забрав дóбро лошадей. Сказал – в горы!

Я скрипнул зубами.

– Конь нужен через час, – напомнил я и вышел на площадь.

В городе не дождутся вечера, начинается бурное веселье. Расторопные трактирщики выставляют бочки – празднуй народ, бесплатно! По улицам шатаются от мала до велика, бегают дети, впервые за долгое время столько смеха. Радостные лица здесь и там, подскочил какой-то мужчина, судя по рукам и кожаному фартуку поперёк пуза – ремесленник, затряс руку, что-то кричит восторженно. Я улыбнулся, хлопнул по плечу и поспешил дальше.

Всеобщая радость влияет и на меня, и уже подзабылось бледное, бескровное лицо Рилайны. «Как поступишь, Виллейн? Твою Рилю безжалостно убили – ради каких-то там сиюминутных целей».

Спрашивать себя привычка полезная, но отвечать смахивает на сумасшествие. И я не ответил.

Дом Шверге не похож на брошенный, я постучал в массивную дверь. Открыл Статуат, младший сынок. Огромный детина, на две головы меня выше, лицом как квашня. Промычал, узнав, и скрылся.

Внутри темно, в знакомой гостиной Раифа, спиной к входу, в чёрном глухом платье, волосы убраны под тёмный платок. На столе мирно лежит Шверге, белое покрывало натянуто по грудь, глаза мелкинда закрыты. Руки поверх ткани, под ногтями синева, в ушах запеклась кровь.