На опушке рощи за луговиной бросались в глаза движущиеся белые пятна – это девушки из ближних весей, вставшие пораньше, собирали по росе цветы и травы для венков и уборов.

К полудню женщины и девушки из Ратиславля и окрестностей сошлись к реке с охапками трав и цветов. Молигневу укутали в зелень, огромный венок возвышался у нее на голове, так что женщина походила на живой куст. Вслед за ней вышли княжеские дочери, тоже все одетые в травы и цветы. У девушек волосы были распущены, украшены венками и зеленью. Каждая несла цветы и ком земли с ростками ржаных и пшеничных полей – тех самых, которые сейчас так нуждались в дожде.

Увидев их, собравшиеся дружно закричали, приветствуя ту, что сейчас олицетворяла для них саму Макошь, мать сыру землю в летнем зеленом уборе.

– Пойдем мы реку дождя просить, богов и богинь славить! – провозгласила Молигнева. – Все ли здесь наши?

– Все! – откликнулись женщины и девушки.

– А нет ли здесь кого чужого?

– Нет!

– А кто будет сторожить?

– Я буду! – отозвалась Лютава.

Ей для нынешнего случая пришлось надеть накидку из волчьей шкуры мехом наружу, и она завидовала прочим, одетым в сорочки или в одни цветы. В обеих руках она держала по сулице. На поясе звенели обереги в виде маленьких железных челюстей и ножичков. При таких обрядах ее задача состояла в том, чтобы охранять участниц и место от осквернения, не подпуская близко тех, чей взгляд мог испортить священнодействие, а присутствие – оскорбить богинь. При проведении женских обрядов этими врагами считались мужчины.

– Кого себе в помощь возьмешь? – спросила ее Молигнева.

– Возьму… – Лютава показательно закрыла глаза, покрутилась немного на месте, потом вдруг резко ткнула наугад: – Ее!

Раздалось несколько выкриков: рука «волчицы» указывала на Амиру.

– Смотри, сестра, сторожи хорошенько! – Подойдя, Лютава вручила сводной сестре сулицу. – Чтобы не видел нас ни куд придорожный, ни бурый медведь, ни черен чуж человек! А завидишь кого – кричи во всю мочь!

Впереди Молигнева, Обиляна и Любовида, как самые знатные женщины угрянского племени, потом все остальные двинулись к реке. Последними шли Лютава и Амира. Молигнева запела, и вся толпа подхватила за ней:

Распевая, угрянки двигалась, обходя луговину и рощу, к низкому берегу реки. Здесь, на широкой отмели, от Ратиславля отгороженной лесом, издавна проводились женские обряды, для которых требовалась вода.

Когда показалась река, Далянка вышла вперед, держа огромную охапку цветов, перевязанную белым вышитым полотенцем, и запела:

Женщины повторяли за ней, и каждой казалось, что сила заклятия, повторенного без малого сотней голосов, поднимает дух от земли и несет в небесные луга, где живет Перун, где хранятся, оберегаемые предками, запасы небесной воды, о которой они просят.

призывала Далянка, встав над берегом, и женщины вместе с ней кланялись воде.

Далянка первой ступила в воду, за ней потянулись остальные. Она и Молигнева зашли уже по плечи, и травы, в которые они были одеты, плыли рядом с ними. Но женщин было так много, а последние могли зайти едва по колено, и в поисках свободного места толпа растянулась по берегу, сколько позволяли ивы и заросли камыша. И все усердно брызгали водой друг на друга: плеск заглушал слова заклинания, и все кричали наперебой, стараясь, чтобы божества непременно их услышали:

– Пришли нам часта дождичка!

– На сине море не вырони!

– На лес дремучий не вылей!

– На ветре не посуши, на солнце не попали!

– А пролей дождичек над нивой широкой, на рожь, на пшеницу, на горох, на просо, на овес!

Далянка развязала полотенце, выпустила из рук свою охапку цветов, те поплыли вниз по течению. Девушки побежал следом, подгоняя цветы. Вся река закипела: женщины вовсю плескали водой друг на друга, кричали: «Как на тебя льется, так чтоб дождем на землю лилось!» – и яростнее всего десятки рук плескали на Молигневу, потому что именно она сейчас была богиней-землей, которой требовался дождь.

Почти вся река до поворота наполнилась движением, визгом и плеском. Молодые девушки носились друг за другом, падали, били по воде, кричали, и вся река казалась зеленой от плывущих трав и цветов. Растущие по берегам деревья, отраженные в воде, тоже, казалось, плыли. И возможно, сама веселая берегиня Угрянка, выйдя из своих глубин, незримо резвилась вместе с земными женщинами.

Лютава и Амира во всем этом буйстве не принимали участия: стоя на берегу по сторонам поляны, они оглядывали опушку леса и противоположный берег, высматривая, нет ли там кого. Иногда поглядывая на женщин в реке – а то еще девчонки, заигравшись, и впрямь кого-нибудь утопят, – Лютава осматривала берега и опушку рощи. Что-то ей не нравилось. За шумом, который стоял на реке, за гулом самого березняка ничего не удавалось услышать, а в мелькании зеленых ветвей под ветром Лютава не различала ничего подозрительного, но настороженное чутье улавливало присутствие чужого.

На Амиру в этом деле надежда была плохая: любая девчонка с лесной заимки принесла бы не меньше пользы, чем княжеская дочь от чужой, иноплеменной женщины, которая за двадцать лет среди угрян так и не стала для них своей. Держа свою сулицу, как простую палку, смуглянка больше глазела на беснующихся в реке женщин и, наверное, хотела присоединиться к ним – было жарко. Только иногда, вспомнив о своих обязанностях, она бросала невнимательный взгляд на тропу. Поэтому Лютава старалась не упускать из виду и дальнюю сторону поляны.