– Да, батюшка. А я видела его. И сулицей достала, потом гнала его по лесу, да он затаился где-то. Я бы нашла его, да Галица мне попалась.

– Галица?

– Она. Сказала, что она и была – собирала, дескать, чернику, а как меня увидела, напужалась и бежать! – сердито передразнила Лютава. – Бух на колени, мордой в мох тычется и твердит: прости, не губи, не убивай!

– Так, может, она и была? – с надеждой спросил князь. – Она – девка, на нее боги не огневаются.

– Не она, батюшка! – Лютава подавила досадливый вздох. – Я тоже удивилась, да сперва вроде поверила. А потом уж поняла – я ведь сулицу метнула в того, кто подглядывал, и ранила его. А Галица была целехонька, и рубаха не рваная, и крови ни капли.

– А где же Галица-то? – спросила Богониха, жена Богорада. – Давай ее сюда, мы уж выведаем, кого она под подолом прятала!

Женщины вокруг засмеялись.

– Точно ли ты ранила? – усомнился князь. – Где же в лесу, сквозь ветки, сулицей попасть?

– Точно ранила, – уверенно ответила Лютава. – Здесь – следы крови! – Она показала сулицу, которую подняла в лесу после первого броска. – И у него свежая рана на правом плече.

Мужчина стали тревожно переглядываться, искать друг у друга кровавое пятно на рубахе.

– Надо, княже, виноватого искать! – снова сказала Молигнева. – А не то разгневаются боги, не прислушаются к мольбам нашим, не дадут дождя. Поля выгорят, и будет у нас опять голодный год.

Народ загудел. Два недавних голодных года всем были памятны, повторения их никто не хотел.

– Ты сказала, знаешь, кого ранила? – обратилась к Лютаве Молигнева.

– Да. – Лютава повернулась к ней. – Это был Хвалис!

Толпа взорвалась криком, загудела, заволновалась. Все завертели головами, отыскивая виновника.

– Да он у дуба-то был с нами? – загомонили Ратиславичи, переглядываясь.

– Я не видел.

– И я не видел. Он ведь не шел с нами, да, Богоня?

– Я его вовсе сегодня не видел! Видать, дома сидит.

– У Замили он! – кричала толпа. – Пойдем к ней!

– Тише, Ратиславичи, тише! – взывал князь. – Я все это дело разберу, правду узнаю, и кто виноват, того вы в руки получите! Ступайте по домам, ступайте!

Но народ не расходился – имя виновника уже знали, в словах Лютавы никому не приходило в голову усомниться. Сомневались только в решении князя. Однако оскорбление богинь, грозящее погубить урожай всей волости, если не всего племени, – вина слишком суровая, чтобы ее можно было простить даже любимому сыну.

* * *

Ратиславичи набились в обчину, все гомонили наперебой, стоял шум, люди были взбудоражены и несколько растеряны.

– Ну, что решил, княже? – Молигнева остановилась перед Вершиной. – Виноват твой сын, так давай его сюда. Где он? У матери прячется?

– Не получишь ты моего сына, корова рогатая! – злобно ответила ей Замиля, прибежавшая на шум. – Я знаю, ты сама бы его на куски разорвала! И ты, и эта тоже! – Она кивнула на Любовиду. – Вы всегда Хвалиса хотели извести, чтобы он вашим сыновьям путь не загораживал!

– Чего мы хотели, то тебя не касается, – возразила Любовида.

Она тоже в душе радовалась, что появился законный повод навек избавиться от сына противной хвалиски, а может, и от нее самой. А поскольку Лютомер живет в Острове, то первым наследником Вершины становится Борослав!

– Наши сыновья по кустам не бродят, за девками не смотрят! – продолжала она.

– Ну, может, случайно забрел, заблудился. – Толига попытался выгородить своего воспитанника, но без особого успеха – тому не три года, чтобы заблудиться возле самого городца!

– А то я не знаю, чего твоему чернявому там понадобилось! – возразила Любовида. – На Далянку небось глаза пялил! И в Ярилин день он к ней подкатывался, и в Купалу еще прошлым летом все ноги стоптал, за ней бегаючи, все кусты переломал, и еще зимой все подмигивал ей глазищами своими! Небось и теперь посмотреть хотел, как она там в реке плещется!

– Его не было там! – крикнула Замиля.

– Врешь! А как же Лютава сказала!

– Она обманула! – Замиля глянула на Лютаву, будто хотела взглядом проткнуть насквозь. – Она нарочно указала на него!

– Я вру?! – Лютава чуть не задохнулась от возмущения и порывисто шагнула вперед. В обчине снова поднялся гул. – Да как ты смеешь! Ты кто такая?! Меня, дочь княгини Велезоры, во лжи обвиняешь! Ты, холопка украденная!

– Молчи! – прикрикнул Вершина на дочь, болезненно кривясь, а Замиля закричала, словно ее резали:

– Княже, ты это слышишь? Твою жену в твоем доме оскорбляют! Перед всеми сродниками ты позволяешь это! Чтобы твою жену называли холопкой! И кто – эта девка, эта волчица, которая живет сразу с десятью мужьями и со своим родным братом!

Лютомер шагнул вперед, женатые двоюродные братья Лютавы загудели и тоже подвинулись ближе: это было оскорбление всему роду.

– Ты, князь, свою бабу-то придержи! – рявкнул Богорад. – Что-то я не пойму! Носишься ты с ней, как с яйцом писаным на Радуницу, а она больно много о себе думать стала! Я давно говорил!

– От худого семени не быть доброму племени! – вставил Турогнев.

– Она лжет на моего сына! – кричала Замиля, пока Вершина и в самом деле не собрался заткнуть ей рот. – Я знаю почему! Боится, как бы он ее брату дорогу не перешел! А ее брат – волк, он не живет в роду и не может наследовать отцу!

– В бойники не навек уходят, вернуться недолго! – ответила Молигнева. – Реку перешел, пояс поменял – и ты в роду опять. А вот кто от чужой женщины, от робы безродной, на свет появился, тому князем угренским не бывать! Да хоть бы он из всех сыновей один остался, никогда его угряне не признают! И не надейся, выдра хвалисская!

Ратиславичи опять загудели. Замиля завыла, вцепившись в убрус на голове, согнулась пополам, словно ее поразила невыносимая боль. Этот ее крик действовал на князя сильнее любых доводов.

– Но что же теперь, в омуте топить? – рявкнул Вершина, перекрывая общий гул. – Сын ведь мой!

– Спросим богов: как они скажут, так и сделаем!

– Я знаю, что они скажут! – кричала Замиля. – Всем вам лишь бы его погубить!

– А вот как засухой все хлеба спалит, градом побьет, опять голодными останемся – вот и будет тебе сын! – наседал Богорад. – Сына тогда есть будем, да?

Вершина сжимал зубы от досады, но возражений не находил. Он отлично знал, что князь первым отвечает перед богами и предками за весь род угренский, а значит, еще менее других имеет право нарушать порядок.

– Перед богами все равны! – отрезала Обиляна. – На том белый свет держится.

– Ну, нашалил парень по глупости, с кем не бывает! – Толига единственный, кроме Замили, пытался что-то сказать в защиту Хвалиса.