– Пойдем. – Женщина поманила его за собой.

– К-куда? – спросил Хвалис. – Ты бы перевязала меня, что ли?

– Придем – перевяжем. Промыть надо, а то как бы земля лесная в рану не попала.

– Куда пойдем-то? Если я домой в таком виде приду, она сразу поймет!

– Домой тебе пока не следует. К Просиму пойдем. Там я тебя перевяжу, и у него пока побудешь. А завтра я в Ратиславль схожу узнаю, можно ли тебе возвращаться.

– А он не выдаст?

– Не выдаст. Он оборотня не сильно любит. Не бойся со мной ничего, сокол мой, я тебе в любой беде помогу.

Не отвечая, Хвалис молча пошел за ней. Желание повидать наконец Далянку, по которой он так соскучился за время поездки, могло дорого ему обойтись. Но Галица не зря обещала ему помощь – без нее он, вероятно, сейчас уже лежал бы на дне омута. С раной от сулицы в груди.

Но он зря радовался, думая, что уход Лютавы избавил его от опасности разоблачения. Она ушла не слишком далеко – лишь подальше в лес, куда не долетали людские голоса и никто не помешал бы ей. Там Лютава села на мох, накрыла голову волчьей шкурой – и шагнула на тропу Нави, сразу открывшуюся перед ней в темноте. Или это у нее внутри открылась дверь и дух устремился вдаль; по коже бежали мурашки, в глазах выступали слезы, но это было даже приятно. Внутри ее образовалось иное пространство, беспредельное по сути, и сама себе она казалась огромной, как Марена. Сияющая звездная ночь, темная вода, омывающая берега бытия, оказывалась волшебным образом заключена в тесную и хрупкую оболочку человеческого тела, не теряя своей мощи. А она, Лютава, в такие мгновения ощущала счастье, какого не могут дать никакие земные блага.

– Ты звала меня! Я пришла! – коснулся сознания женский голос – нежный, звонкий, дышащий свежестью росы, сверкающей на зеленом листе.

– Ты звала меня. Я пришел! – произнес другой голос, мужской, низкий и тяжеловатый.

– Здравствуй, Угрянка, сестра моя! Здравствуй и ты, Радомир, брат мой! – мысленно ответила им Лютава.

– Зачем ты зовешь нас? Какая помощь тебе нужна? – двумя голосами спросили духи.

– У нас беда. Мы заклинали богов послать нам дождь, кто-то из мужчин подсмотрел за обрядом. Я нашла бы его по кровавому следу, но чужая ворожба след перебила. Помогите мне найти его. Вы знаете его?

– Мы знаем его, – на два голоса отозвались духи. – Мы знаем.

– Но лучше тебе не знать его, сестра, – добавила Угрянка. – Не принесет это знание ни радости тебе, ни покоя твоему роду.

– Но я должна найти. Укажите мне его.

– Следуй за мной, – предложил голос Радомира. – Я покажу тебе его след.

Впереди мелькнула темная тень, и Лютава различила во тьме крупного темного волка, почти черного, с полоской бурой шерсти от загривка до хвоста. Мелькнув пушистым хвостом, волк побежал куда-то по невидимой тропе, и Лютава понеслась за ним. Вот знакомый берег Угры, рощи, тропки, поляны… Вот она снова стоит над водой, пристально вглядываясь в заросли на той стороне реки. Белое пятно среди зелени… Потом оно резко приближается, будто она сумела каким-то образом скакнуть через реку и зависнуть над водой. Взор заостряется, пронзает березовую листву… Вот уже ясно видна фигура мужчины в белой рубахе, темноволосая голова… Смуглое лицо с густыми черными бровями – княжич Хвалис замер, вцепившись в березу, и его горящий взор не отрывается от фигуры Далянки. Та стоит по пояс в воде, мокрые волосы облепили высокую грудь, травы и цветы плывут перед ней, будто рождаются под ее руками, она смеется, и капли воды катятся по ее лицу…

Миг – и Хвалис хватается за плечо, в увлечении не заметив ни Лютаву на другом берегу, ни сулицы, вдруг прилетевшей оттуда. Сулица на излете бьет его в плечо и падает в траву, но на полотне рубахи проступает кровь. Хвалис отскакивает от березы, поняв, что обнаружен, и пускается бежать через лес. Он знает – если его догонят, то утопят в омуте за поворотом реки, и тогда уже одни навки да водяницы будут обнимать его своими холодными руками…

– Спасибо тебе, брат, – едва успела поблагодарить Лютава Радомира, который выследил для нее добычу. – Идите своими тропами.

– Иди и ты своей! – прозвенел в ответ голос Угрянки.

– Не упускай добычу, сестра! – добавил Радомир.

Пушистый хвост волка Нави мелькнул в последний раз, растворяясь во тьме.

А Лютава открыла глаза. В Яви времени прошло совсем чуть-чуть, несколько мгновений.

Когда мужчины вернулись от Перунова дуба – по такому поводу, угощая бога, и самим медовухи выпить неплохо, все равно день не рабочий, – князя уже поджидала Молигнева. Приведя себя в порядок, одетая уже не в цветы и травы, а в рубаху, поневу с нагрудником, увенчанная рогатым убором многодетной матери, еще немного красная после обряда, она вид имела внушительный и даже грозный.

– Ну как, матушка? – весело спросил князь. – Хорошо ли ваше дело сладилось? Услышал ли Перун ваши мольбы?

– Нерадостная весть у меня, брате! – ответила старшая жрица. – Подсматривал кто-то, как мы дождь заклинали, отсюда и все беды эти. Надо виноватого искать.

– Подсматривал? – в изумлении повторил князь. – Быть не может!

– Лютава сказала.

– А ей не показалось?

– Да здесь она, сам спроси.

Князь вышел во двор и увидел старшую дочь. С разлохмаченной и кое-как приглаженной косой, с волчьей накидкой, свернутой и перекинутой через плечо, румяная и возбужденная, она стояла посреди двора, держа в руке свою сулицу, а вокруг нее толпились женщины, участницы обряда. Почти все, как Лютава, были взбудоражены, у многих рубахи липли к мокрому телу, у девушек травинки и увядшие цветочные стебельки запутались в косах. Пахло от них речной водой и травами, так что все мужчины вокруг жадно втягивали запах, жмурились, крутили головами – дескать, эх…

– Когда заклинали мы дождь, кое-кто с другого берега подглядывал, – говорила Лютава. – Я его видела и сулицей моей его ранила.

Мужчины загудели.

– Да кто ж такой-то? – заговорили со всех сторон.

– Да не может быть!

– Что же у нас, глупые такие?

– Леший это был, Лютавка! – кричал Боголюб, старший сын Богони.

– Померещилось тебе, девка! – оторопело воскликнул Толига.

– Не могло мне померещиться! Я свое дело знаю!

– Это верно, она знает!

– Ты, Новина, до смерти так сулицу метать не научишься, как она!

– Да все здоровые у нас, княжна. Косень только хромает, так ведь он с весны хромает.

– Что ты такое говоришь, волчица моя? – обратился князь к старшей дочери. – Говоришь, видел вас кто-то?