— Нам? Вы имеете в виду мистера Дейла и себя?

— И Дениса. Да. И видишь, чем это обернулось, Обин. У меня просто слов нет.

— Вы отдали Денису платье?

— Да.

— После Лас-Пальмаса?

— Да. И Денис был страшно признателен… и сказал — он, знаете ли, был таким странноватым человечком — что оно ужасно ему нравится, а я… Я вам уже говорила, что даже прикасаться к этому платью не желала после той истории с куклой. Он сказал, что хочет надеть его, хотя бы для смеха, на какую-то там вечеринку в честь дня рождения одного из стюардов.

— В пятницу вечером?

— Да. Только просил никому ничего не говорить. Вот почему, когда вы спросили меня о платье, я ничего не сказала. Но вы, наверное, догадались? Да?

Аллейн старался не смотреть на капитана Баннермана.

— Нет, да и потом в данный момент это значения не имеет, — ответил он.

Капитан сердито проворчал что-то себе под нос, а потом взорвался.

— Еще как имеет! — взревел он. — Давайте уж будем честными до конца, мне следовало бы догадаться. И потом, я не тот человек, что уклоняется от ответственности. — Он кивком указал на Аллейна. — Суперинтендант приходил ко мне, — продолжил он, — и рассказал, будто кто-то расхаживает по кокпиту в этом чертовом платье. Сказал, сам этого не видел, но подозревает, будто это миссис Диллингтон-Блик. Почему бы нет, подумал я тогда. Ее платье, так почему бы ей его не надеть? Но он попросил меня провести внутреннее расследование и пресечь повторение этого события. Я тогда вмешаться не захотел, а уж какие идеи могут еще прийти ему в голову — так это вообще не моего ума дело. Я как главный человек на корабле должен соблюдать определенные правила по отношению к пассажирам. Не я их устанавливал, не мне их и менять. Но я ошибался. Я отказывался верить, что на моем корабле убийца. И снова ошибся. Страшно ошибся. Не захотел вмешиваться, и вот что получилось. Я был не прав.

— Очень благородно с вашей стороны, — заметил Аллейн. И решил не зацикливаться на этой теме. — Сам я не видел фигуры в испанском платье, — продолжил он. — Мне просто сказали, что это миссис Диллингтон-Блик, и причин не поверить этому не было. Просто подумал тогда: доказательств тому нет, но подобное поведение, пожалуй, не характерно для этой дамы.

Тут вскочила Джемайма.

— Это ведь я вам сказала! Мистер Аллейн спросил, уверена ли я, что это была именно миссис Диллингтон-Блик, и я ответила — да, уверена.

Тут настал черед самой миссис Диллингтон-Блик:

— Денис рассказал мне об этом. Сказал, что всегда мечтал стать танцором. — Она подняла глаза на Аллейна. — И когда вы спросили, не надеваю ли я то испанское платье и не танцую ли в нем в свете луны, я подумала, что вы сами видели его и просто приняли за меня. И я промолчала. Сделала вид, что это была я, потому что… — тут лицо ее исказилось, и она заплакала, — потому что мы придумали подшутить над всеми.

— Что ж, — кивнул Аллейн, — с этим все более или менее ясно. А теперь попробую рассказать вам, что же случилось с Денисом на самом деле. Думаю, мистер Дейл, что именно вы с вашей любовью к разного рода шуточкам предложили сегодня переодеть стюарда в женское платье и усадить его на веранде. И договорились с миссис Диллингтон-Блик: пусть все думают, что именно она там сидит. Я прав?

Обин Дейл уже почти совсем протрезвел. И снова пустил в ход свое актерское мастерство. Теперь он изображал хорошего парня, подавленного тем, что произошло, и укоряющего себя за легкомыслие.

— Ну, разумеется, — ответил он. — Никогда себе не прощу. Это будет преследовать меня до конца моих дней. Но откуда мне было знать? Как мог я догадаться?.. Мы… то есть я, готов взять на себя всю ответственность, — Дейл с долей упрека покосился на миссис Диллингтон-Блик. — Просто подумал, забавная получится шутка. А идея состояла в том, чтобы этот несчастный… — тут он заколебался и украдкой покосился на мистера Макангуса и мистера Кадди, — ну, чтобы он посидел на веранде и если появится кто из мужчин, стал бы с ними заигрывать. Конечно, теперь, после того что случилось, рассуждая об этом здраво и хладнокровно, я осознаю, шутка была паршивая, но… — Он умолк и беспомощно развел руками.

Молчание нарушила суровая мисс Эббот:

— Пошлость, дешевка. Да это просто омерзительно!

— Я и сам возмущен, мисс Эббот.

— Можете возмущаться хоть до потери пульса, но дела это не меняет. Это надо же, сговор со стюардом! Затеяли вульгарный и глупый розыгрыш, а привело это к трагической смерти несчастного парня. А все потому, что он слаб духом и в него вселился дьявол!

— Дитя мое, — тут же вмешался отец Джордан. — Успокойтесь, остановитесь! — Но она не унималась. Неуклюжим жестом указала на Кадди. — Что обмануть этого человека! Использовать его идиотское и обреченное на неудачу увлечение! Ну а тот, другой…

— Нет, нет, прошу вас! — взмолился мистер Макангус. — Это совершенно не важно. Пожалуйста!

Мисс Эббот взглянула на него даже с оттенком некоего сострадания и обернулась к миссис Диллингтон-Блик.

— А вы тоже хороши, — заявила она. — Вы со своей красотой и обаянием, о которых только могут мечтать несчастливые женщины, купились на такую дешевую затею! Отдали этому несчастному свое чудесное платье, позволили ему прикоснуться к нему! О чем вы только думали? — Она сложила крупные ладони. — Красота священна! — заявила мисс Эббот. — Священна и потому неприкосновенна, а вы совершили кощунство!

— Кэтрин, вы должны уйти. Настаиваю по праву вашего духовного наставника. Иначе вы нанесете себе и остальным непоправимый вред. Идемте же, я вас провожу.

Казалось, впервые за все это время мисс Эббот услышала его. Упрямый и гневный огонь в глазах потух, она поднялась со своего места.

— Аллейн? — спросил отец Джордан.

— Да, конечно. Идите.

— Пошли, — сказал отец Джордан, и мисс Эббот позволила себя увести.

IV

— Эта женщина страшно меня расстроила, — сердито прорыдала миссис Диллингтон-Блик. — Мне нехорошо. Просто ужасно себя чувствую.

— Руби, дорогая!

— Нет, нет, Обин, не смей ко мне прикасаться. Тебе не следовало затевать эту дурацкую шутку. О Боже, как же тяжело!

Капитан Баннерман расправил плечи и приблизился к ней.

— И вы тоже не смейте! — сказала она и, возможно, впервые за всю свою взрослую жизнь апеллировала к особе своего пола. — Джемайма! — воскликнула она. — Скажите мне, что я не должна корить себя во всем. Это нечестно. Мне так противно!

Джемайма подошла к ней.

— Не могу этого сказать. Но все мы прекрасно понимаем ваши чувства, и уж лучше не обращать сейчас на это внимания. По крайней мере, — тут она взглянула на Аллейна, — так мне кажется.

— Согласен, — кивнул Аллейн.

Мистер Макангус изо всех сил постарался изобразить сочувствие: