– лишь инструмент в руках России. Вот кто будет настоящим хозяином города, если им завладеет армия шаха, а после и всего Афганистана.

«Во всей Центральной Азии происходящее рассматривается как противоборство великих держав, подходы которых имеют такой общественный резонанс, что каждый крестьянин, между Тегераном и этим местом (шахский лагерь – авт.) с которым я останавливался поговорить, спрашивал: правда ли, что русские не одобряют, а англичане осуждают предприятие против Герата»[480]. Натурально, Макнил втолковывал, что нет, неправда, что за всем стоят русские и они-то как раз одобряют…

Бесспорно, успешный исход планов по строительству коалиции не означал, что русские станут командовать в Герате, а потом и во всей стране. Речь могла идти только о серьезном ограничении влияния Великобритании и создании условий для объединения Афганистана под властью такого независимого правителя, как Дост Мухаммед-хан. Чтобы предотвратить это, англичане готовы были сгущать краски, попросту говоря, лгать.

Макнил добился у шаха разрешения направить в Герат майора Тодда для обсуждения возможностей мирного разрешения конфликта, а чуть погодя и сам направился в город, где пробыл около суток. В результате были согласованы компромиссные предложения, учитывавшие все требования шаха (контрибуция, торговые преференции, прекращение разбойных действий туркмен и др.), за исключением перехода к Персии суверенитета над Гератом, сохранявшим свою независимость. Такого рода развязка не устроила шаха, и англичане посчитали, что всему виной Симонич, настроивший правителя против достижения договоренности[481]. Свою роль сыграли и послы из Кандагара, регулярно наведывавшиеся к шаху. Задержись Симонич и кандагарцы хотя бы на несколько дней, горестно заявлял Макнил, и все могло бы обернуться по-другому, то есть в пользу англичан[482].

В беседе с британским посланником шах настаивал на том, что Герат – это ключевой вопрос, все остальное вытекает из него (“only real question at issue; the others, he said, arose out of it”). Для шаха это был такой же «пунктик», как Пешавар для Дост Мухаммед-хана, на уступки в данном вопросе он пойти не мог и не хотел. Макнил же соглашался на любые компромиссы, но только не по Герату. «Если Герат падет и объединится после этого, должно быть, с Кандагаром в одно княжество, номинально под эгидой Персии, но фактически под протекторатом России, признаюсь, я не вижу шансов на сохранения спокойствия в Индии, и останется один единственный способ разрубить этот гордиев узел». Посланник четко доносил свое мнение до Пальмерстона: «спасти Герат – значит спасти весь Афганистан»[483]. Это означало неизбежность конфронтации и начало большой войны в регионе. Вот каков был «единственный способ», по убеждению Макнила.

Британский посланник делал все от него зависящее, чтобы повысить градус напряженности в отношениях Лондона и Петербурга: преувеличение влияния Симонича и его возможностей являлось немаловажной частью подобного курса. На деле воздействие Ивана Осиповича на политику шаха не было столь глубоким и однозначным, как это изображал Макнил, но англичанину было выгодно представлять дело именно так. Наверняка сказывалась личная неприязнь, разделявшая высокопоставленных дипломатов, и, подставляя Симонича, Макнил предвкушал падение коллеги по цеху.

В одном можно согласиться с англичанами. Российский фактор, даже в негипертрофированном виде, представлял собой стержень всех коалиционных комбинаций, и стоило его устранить, как все бы обрушилось на манер карточного домика.

Между тем, настроения в петербургских верхах уже не благоприятствовали осуществлению стратегического замысла – созданию персидско-афганского союза. Возмущение политикой англичан и желание поквитаться с ними сменялось умеренным подходом, исключавшим слишком резкие движения. Одним из первых симптомов стал высочайший указ от 30 апреля 1838 года об освобождении Симонича от должности посланника в Персии. Таким образом, к моменту приезда Виткевича в лагерь шаха он уже не был вазир-мухтаром (на фарси этот термин означает посла или полномочного представителя). Не менее существенным стал уход из жизни Родофиникина, скончавшегося ровно через месяц, 30 мая. В должность директора Азиатского департамента вступил Лев Григорьевич Сенявин, который в отличие от своего предшественника входил в число сторонников мягкой линии в отношении Великобритании и вообще предпочитал уступки и компромиссы принципиальному отстаиванию национальных интересов.

Тем не менее эти события еще не означали окончательного отказа от курса, за который ратовал Симонич. Он исполнял обязанности посланника еще довольно длительное время (Дюгамель приехал в Тегеран только в конце октября), которое использовал для того, чтобы добиться максимального результата в сплочении персов и афганцев в противостоянии англичанам. Расчет делался на то, чтобы убедить Петербург в правильности прежде избранной политики, отказаться от ее пересмотра, да и своему преемнику «задел» оставить посолиднее в надежде, что тот не сойдет с проложенного маршрута.

Упорство Симонича вызывает несомненное уважение, он стоял на своем, несмотря на события, которые могли обескуражить менее мужественного и стойкого человека.

В начале лета англичане резко усилили нажим на Персию, намереваясь заставить шаха снять осаду с Герата и одернуть «зарвавшихся русских». Этот шаг являлся частью мер, нацеленных на подготовку к масштабному наступлению против Кабула, то есть к Первой англо-афганской войне. Победа в Герате могла спутать карты англичанам и их союзникам, вдохновить афганцев, так что допустить ее было нельзя.

21 мая Макнил получил депешу от Пальмерстона, в которой посланнику предписывалось уведомить шаха о категорически негативном восприятии его действий, которые полностью противоречат «дружественному союзу» между двумя государствами. В случае если Тегеран не одумается, Макнил должен был предупредить шаха о возможном разрыве дипломатических отношений[484].

В самом начале июня, убедившись, что уговоры и угрозы на персидского владыку не действуют, Макнил объявил о прекращении дипломатических и любых иных контактов с Тегераном и об эвакуации британской миссии. Он потребовал выделить ему провожатых для отъезда в Мешхед и далее к турецкой границе. 25 июня, уже из Мешхеда, он написал Пальмерстону, объясняя, что при шахском дворе с британской миссией «обращаются как с преступной организацией» (“proscribed body”), и всем там заправляют русские. Макнил утверждал, что исчерпал все дипломатические возможности воздействия на шаха и рекомендовал Лондону прибегнуть к силовым средствам[485].

Тогда же, в июне (если быть точным, 26 числа этого месяца), в условиях строжайшей секретности было подписано трехстороннее Лахорское соглашение между генерал-губернатором Индии, Ранджит Сингхом и Шуджей-уль-Мульком. В соответствии с этим документом англичане и сикхский магараджа брали на себя обязательство помогать Шудже в завоевании Кабула[486]. Шуджа, в свою очередь, отказывался от претензий на Пешавар и другие афганские земли, которые находились под контролем Льва Лахора и которые так хотел вернуть Дост Мухаммед-хан. Ради того, чтобы прийти к власти, представитель рода Садозаев готов был пожертвовать всем чем