думал Виткевич, полагая, что из слабости гератцев можно «извлечь пользу для скорейшего окончания дела сего»[498].

21 октября Кохендиль-хан выступил в поход во главе шеститысячного войска с 12 орудиями. Вскоре к нему присоединился отряд Мехрдиль-хана, но тому вскоре было велено возвращаться в Кандагар, заниматься укреплением города, запасаться провиантом и наблюдать за перемещениями Шуджи. На случай подхода армии «претендента на трон», докладывал Виткевич, планировалось выдерживать осаду и при этом вести маневренную партизанскую войну, «действуя до Каипа, откуда сардары будут ожидать обещанной им помощи от шаха в условиях, за исполнение коих Ваше Сиятельство поручиться изволили»[499].

Виткевич сообщал и о запасном плане, на случай, «ежели надежды овладеть Гератом без кровопролития обманутся», а Шуджа не поспеет завершить мобилизацию к февралю. Тогда сардары выступят на Герат 15 февраля с однозначным намерением вооруженного штурма. Его успех зависел от помощи шаха, обещавшего Кохендиль-хану 10 тыс. туманов[500] и содействие со стороны пятитысячного персидского гарнизона в Гуриане. Виткевич просил Симонича использовать его влияние при дворе, чтобы монарх сдержал свое слово, а заодно командировать в Гуриан кого-либо из сотрудников миссии «для наблюдения за отношением персиян к кандагарцам». Кроме того, он предлагал «истребовать у шаха фирман, коим бы поведено было 5000 хорасанской пехоты, назначенной для охраны Гуриана, быть в готовности следовать на помощь Кандагару, ежели бы скорое появление Шуджи со значительными силами того требовало»[501].

Что касается сроков пребывания Виткевича в Кандагаре, то он собирался продлить его «возможно, на месяца полтора», чтобы собрать разведданные относительно «движений шаха Шуджи», а также действий Дост Мухаммед-хана[502].

Рапорт наглядно свидетельствовал о том, что Виткевич исходил из государственных интересов, считая, что Россия не имеет права упустить шанс укрепиться в Афганистане и должна остановить британскую экспансию. При этом совершенно очевидно, что сближение афганских сардаров с Персией рассматривалось как средство достижения поставленной цели. Заключительная часть донесения заслуживает того, чтобы привести его полностью:

«Зная, сколь важно овладение Гератом кандагарцами под влиянием России, я употребляю все возможные убеждения для достижения этой цели и, хотя очень трудно бороться с медленностью сардаров, происходящей частью от их беспечности, свойственной всем афганцам, частью от слабости власти и ограниченности средств, которыми они располагать могут; но видя искренность убеждения сардаров в пользе тесного их сближения с Россией посредством мнимой зависимости от Персии, я совершенно уверен в успехе предприятия. Ежели до прихода в Кандагар Шуджи-уль-Мулька Герат будет в руках

Кохендиль-хана, англичане потеряют надолго надежду восстановить здесь свое влияние, в противном случае мы лишимся возможности сбывать произведения наших фабрик в Среднюю Азию, не говоря о соседнем влиянии англичан на северо-восточных границах Империи»[503].

По всей видимости, Симонич, принимая во внимание отношение к нему в Петербурге, не сразу доложил о второй поездке Виткевича в Кандагар (точнее, третьей, если учитывать, что Виткевич к тому времени успел посетить этот город дважды, по дороге в Кабул и возвращаясь оттуда). Это имело одним из своих последствий очередной всплеск беспокойства со стороны Перовского, который вновь «потерял» своего адъютанта. Судя по всему, во время своего недолго пребывания у стен Герата Ян не нашел возможности известить о себе тех, кто принимал живейшее участие в его судьбе. Причина могла заключаться и в требовании Симонича не разглашать детали тайной операции.

Так или иначе Василий Алексеевич снова места себе не находил, тревожился, и октября он в очередной раз обратился к Дивову с просьбой узнать, что там с «пропавшим» поручиком, ссылаясь, в частности, на то, что в Оренбурге длительное его отсутствие дало повод для различных слухов, «выпущенных здесь чрез Азиатцев». Якобы Виткевич погиб в Хиве, «где по приказанию хана удавлен вместе с пятью или шестью другими путешественниками». Губернатор вследствие охватившего его волнения принял такое ничем не подкрепленное сообщение за чистую монету. «Известие это, рассказываемое со всеми подробностями бухарцами, прибывшими из Хивы, носит на себе, к несчастию, признаки правдивости, а самое событие долженствовало произойти в течение прошлого апреля»[504].

Томаш Зан, до которого тоже дошли слухи о смерти Виткевича в Хиве, писал Ходкевичу, что это «безмерно расстроило» его и всех друзей Яна[505].

Дивов успокаивал Перовского. Из его ответа от 24 октября: «…по донесению Министра нашего в Персии от 16 сентября г. Виткевич за два дня пред этим прибыл из Кандагара в лагерь шаха под Гератом, где находился также и граф Симонич. А потому распространившийся в Оренбурге слух о насильственной смерти В. (Виткевича – авт.) в Хиве в апреле месяце оказывается неправдоподобным»[506].

Павел Гаврилович ошибался в датах, Виткевич явился в шахский лагерь в начале июня. Заодно еще раз отметим, что Симонич умолчал о его командировке в Кандагар, куда он отправился 4 сентября.

Между тем афганская эпопея, да и жизнь молодого и удачливого поручика близились к финишной черте.

Когда в Кандагаре он запечатывал конверт с рапортом Симоничу, уже успели произойти события, похоронившие планы формирования персидско-афганской коалиции и предотвращения агрессии Великобритании против Афганистана. В сентябре российского посланника в Лондоне Поццо ди Борго вызвали к Пальмерстону. Министр выразил негодование в связи с тем, что Симонич проводит активную враждебную политику в отношении Великобритании, а Виткевич вновь находится в Афганистане, и потребовал немедленного отзыва обоих. И тогда Россия «отыграла назад», предав своих дипломатов, а также союзников, поверивших в ее обещания. По этому поводу с огромным огорчением высказался М. Н. Муравьев, подчеркивая разницу между подходами Великобритании и России[507]. Если первая нисколько не стеснялась ущемлять российские интересы и особо не заботилась о том, как русские станут воспринимать ее массированное вмешательство в дела Центральной Азии, то вторая при каждом своем мало-мальски наступательном шаге взволнованно оглядывалась на владычицу морей: что там скажут в Лондоне, не слишком ли русские разошлись, и при первом же суровом окрике отменяла намеченную операцию.

«…Появление одного агента нашего в Афганистане смущает англичан; они находят в прибытии капитана Виткевича в Кабул и в переговорах его с Дост Мухаммед-ханом посягательство России на нарушение спокойствия их в Индии. Английское министерство требует объяснений, а министерство наше дезавуирует публично действия Виткевича и признает оные превышением данной инструкции. Дипломатическая связь с Кабулом совершенно прекращается, просьбы Дост Мухаммед-хана о защите остаются без внимания»[508].

1 октября лорд Окленд, находясь в Симле[509], издал официальный манифест, в котором заявил о невозможности установления мира между сикхами и Дост Мухаммед-ханом и о том, что кабульский трон должен достаться Шудже-уль-Мульку при