в его голубом глазу появилось что-то, напоминающее страх. – Нет, не мне быть разбуждать. Она должна оставаться для белого. Должна быть хранить для себя. Не мне тронуть для нее, нет. Не можно. Никогда. Нет.

Хана опустилась на каменную скамью, схватившись за пряди на висках.

– Яйца Идзанаги, не понимаю, о чем ты, черт возьми, болтаешь…

– Другие Зрячн… Зрячие.

Пётр опустился на колени, в грязь, протянув руку, словно спрашивая разрешения прикоснуться к Хане.

Она не возразила, и он нежно дотронулся до кончиков пальцев девушки.

– Они разбуждать тебя. Они знать. Другие делать… она видеть.

– Другие… Такие же, как я?

– Как она. – Пётр резко отпустил ее руку, как будто обжегся. – Они показать. И знать.

– Но таких, как я, нет.

– Императрица, она Зрячие. Много… как красивая девочка. И здесь… – Гайдзин указал на восток. – Идут сюда. Армия не делала бы войну без них. Они видят. Видят много. Видят для победы.

– В Шиму идут Зрячие с силами гайдзинов?

– Должно быть, – кивнул Пётр. – Должно. Мало, сестра Катя. Может, потом больше еще.

Хана облизнула губы, потянулась под воротник к кожаному ремешку, висевшему на шее. Золотой амулет, который давным-давно подарила мать, – кулон в виде крошечного оленя с рожками в форме полумесяца.

Когда Хана вытащила его, Пётр остолбенел.

– Ты можешь сказать, что это значит?

– Где она находить?

– Мне его подарила мама. На десятый день рождения.

Пётр уставился на Хану, и в сапфировой глубине глаза блеснула жалость.

– Она Мостовой. – Пётр снова кивнул, медленно, тяжело. – Твой мама. Она Мостовой.

– Что?

– Мостовой – первый дом встречать Шима. Двадцать лет назад. Город Мрисс. Великий город, где твоя семья жить. Но ушел. – Вздох. – Все ушел.

– Они взяли ее в рабство. – После этой фразы во рту Ханы появился ужасный привкус – острый, металлический. – Ее отдали моему отцу за то, что он спас жизнь какому-то самурайскому лорду. Он оставил ее. Спрятал.

Воспоминания нахлынули шквалом: мать, мертвая, на полу, а рядом – отец. Правда о том, кем она была и кем стала, обрушилась на Хану, как удар молота.

– Изнасиловал ее.

Мать никогда не рассказывала о себе или о прошлом. Ни разу за все годы. Может, ей было слишком больно вспоминать. Наверное, ей было стыдно за то, кем она стала.

Стыдно за детей-полукровок, которых пришлось родить в адской дыре.

За нас стыдно…

Но нет, сейчас просто жалеет себя. Мать любила Йоши. И Хану тоже любила. Зачем же она тогда подарила Хане амулет, если не для того, чтобы внушить дочери хоть немного гордости?

Но если не говорить правду, слова не обретут форму?

Может, матери было невыносимо даже упоминать об этом?

– Мы заслуживаем того, чтобы знать, Пётр. – Хана хмуро уставилась на грязь под ногами. – Твои люди направляются сюда. Убивая и сжигая все на своем пути. Боги, какая-то часть меня надеется, что они уничтожат и нас.

– Не ее, нет. – Пётр казался искренне потрясенным.

Он посмотрел на ее волосы, светлые корни которых отчетливо проглядывали под краской из каракатицы.

– Убивать Тронутая Богиня? Нет. Великий позор. Черные знаки. Никогда бы касаться Зрячные убить. Никогда.

– Тронутая Богиней? – Хана подняла голову, и сердце забилось быстрее.

– Видеть. – Пётр вытянул руку. – Красивая девочка. – Поднял другой кулак высоко в небо. – Богиня. – Он свел руки вместе. – Зрячие. – Гайдзин закатал рукав, провел пальцем по голубым линиям вен под невероятно бледной кожей. – В ней.

– Во мне?

– В тебе, – кивнул Пётр.

Она бродила по дворцовым залам, прислушиваясь к своему голосу.

Мимо статуй Лиса-хранителя у каждого дверного проема, свернувшегося в кольцо на девяти развевающихся хвостах, с яркими и смеющимися каменными глазами. В те дни, когда ками Шимы ходили по земле, каждый благословлял свой народ прикосновением – даром из царства духов. Тигр наделял свирепостью, Дракон – храбростью, Феникс – стойким видением и артистической искрой. Лис преподнес самый причудливый дар из всех – сверхъестественную удачу.

Вообразив армию, топающую по мертвым землям к Кицунэ-дзё, Хана задалась вопросом, как долго продлится везение.

Она прошла по гранитным залам, мимо гобеленов, изображающих мифы Шимы. Смерть Богини Идзанами. Поиск, закончившийся неудачей, который организовал ее муж в подземном мире Йоми. Клятва жены убивать по тысяче жителей Шимы каждый день. Согласно легенде, Господь Идзанаги ответил: «Тогда я буду дарить жизнь полутора тысячам».

Всякий раз, когда Хана слышала историю, даже будучи маленькой девочкой, она всегда думала, что клятва Идзанаги будет слабым утешением для тысячи тех, кто уже умер в тот день.

Как много смертей. Была ли война делом рук богов, как сказала Мичи? Значит, Создатель и Вестница конца Эндзингер внесли свою лепту в разворачивающуюся катастрофу? Существовала ли Богиня гайдзинов каким-то образом внутри Ханы, как настаивал Пётр? Или все они – просто игрушки для бессмертных?

Или Юкико права? Неужели боги участвовали в этом не больше, чем ветер или дождь?

Они с Йоши росли бесклановыми, у Ханы никогда не было ками, которому можно помолиться. Никаких Драконов или Лисов, приглядывающих за ней.

Ни одна отчаянная мольба о куске еды или месте для ночлега не была услышана.

Если боги и существовали, из сточной канавы их оказалось довольно трудно разглядеть…

Хана взглянула на запястье, на бледно-голубые каракули, проступающие под кожей.

Может, я искала не в том месте.

Так она и бродила по верандам, пронизанным холодом, иногда заглядывала на кухню и прихватывала кусочек медового кекса по привычке, рожденной вечным голодом. Болталась повсюду с набитым ртом, быстро жуя. Слушала мелодию стали и железа, тихое бормотание воинов, разглядывающих сквозь стволы орудий войну, в которой они навряд ли смогут победить. Прислушивалась к топоту ног слуг, придворных, прячущихся по углам, оценивающих ее прищуренными глазами, – этот отброс общества, которая называет себя Танцующей с бурей.

Бледная тень рядом с чистокровной дочерью Кицунэ, убившей сёгуна, положившей конец династии и призвавшей к восстанию всю страну.

Притворщица.

Хана почти слышала их шепот.

Подделка.

Она подумала о брате. Лишь боги знают, где он сейчас. Обхватила плечи руками, задаваясь вопросом, стоит ли утруждать себя молитвой о безопасности Йоши божествам, которые никогда ей не отвечали. Все происходит чересчур быстро. А ей нужно за что-то держаться. За что-то крепкое, основательное, как горы.

И вдруг Хана услышала голос. Рокот баритона проник в живот и выпустил на свободу бабочек. Улыбка на губах стала шире, когда она завернула за угол в додзё и увидела его, стоящего в окружении целого леса тренировочных манекенов. Высокий, неухоженный, но красивый грубой мужской красотой: борода уложена в виде смешных шипов, татуировка Феникса на массивном бицепсе прорезана глубокими шрамами. Акихито.

Акихито и Мичи…

Девушка стояла на