– Ну и ладно. Давай попробуем уснуть, мне вечером на дежурство.

С тех пор в моей жизни всегда светило солнце.

Тупая боль внутри не давала ни уснуть, ни усидеть на месте, гнала из дома, требовала делать хоть что-то, все равно что. Я крадучись выскользнула за дверь и пошла по темной улице, надеясь, что утомление поможет. Стало только хуже. Память услужливо подкидывала воспоминания: вот мы с Генкой так же идем по ночному городу, разговаривая и смеясь, вот мы с Дашкой встречаем его с работы, вот… Я поймала себя на том, что глухо вою, вцепившись зубами в кулак.

«Не могу больше, – сказала я про себя со странным чувством облегчения. – Не могу, и все».

Девятиэтажек поблизости было много, но все с домофонами. Наконец попалась такая, жильцы которой ограничились кодовым замком. Нужные кнопки вычислить было легко: они блестели от множества прикосновений. И чердак тоже оказался не заперт.

Над плоской крышей нависало черное небо. Я подошла к невысокому ограждению и посмотрела вниз. Высоты более чем достаточно, внизу асфальт.

«Больше не могу, честное слово», – повторила я про себя, будто оправдываясь перед кем-то.

Сильный удар в лицо сбил меня с ног. Я пошатнулась и приземлилась на пятую точку – так, что больно ушибла копчик.

Откуда взялся этот голубь? Обычный толстый сизарь ворошился рядом на грязном толе, явно оглушенный ударом. Но ведь все нормальные голуби ночью спят. Кто поднял его на крыло и заставил набрать такую скорость, чтобы сбить с ног взрослого человека?

Стало невыносимо стыдно – так, что загорелись уши, как в детстве. И, как в детстве, я сказала в темноту:

– Я больше не буду. Правда, не буду.

Я погладила голубя по упругим теплым перьям и пошла к выходу на чердак. Всей кожей чувствовала, что кто-то идет сзади, ступая шаг в шаг, буравя гневным взглядом мой затылок. Но было настолько стыдно, что я так и не смогла посмотреть назад – сквозь пальцы, через левое плечо.

На прием к главврачу я пришла с небольшим запасом. Странное ощущение «jamais vu»: меня здесь никогда не было. Деловая суета, стихшая к этому времени, почти пустые коридоры. Да, той меня, которой я была до встречи с оборотнем, уже нет. Огонь притаился внутри и ждет только случая выплеснуться наружу.

Приемная была пуста – отпустил секретаршу Лерочку пораньше? Я глубоко вдохнула, постучала в дубовую дверь и, так и не дождавшись ответа, переступила порог. В кабинете пахло кофе. А за массивным столом сидел мой противник с изящной чашечкой в руке. Он что – надеялся, что я не приду?

– Добрый день, Сергей Алексеевич.

– Добрый день. Присаживайтесь. И какой же у вас личный вопрос, Ольга Андреевна? Наверное, хотите попросить характеристику для нового места работы?

– Нет. Я хочу получить свои деньги.

– Конечно, вы получите все, что полагается при увольнении, – как только будет финансирование.

– Я хочу получить деньги, вложенные в строительство.

– Прекрасно вас понимаю, многие в таком положении, и я сам тоже. Могу заверить, что дом будет построен. Может быть, не так быстро, как планировалось, но будет.

– Деньги мне нужны сейчас.

– Это беспредметный разговор.

– Я хочу получить свои деньги и не уйду отсюда без вашего распоряжения об их выплате.

– Вы забываетесь.

– Я абсолютно корректно требую то, что мне принадлежит.

Он неожиданно искренно рассмеялся.

– Вы что, не понимаете, с кем разговариваете?

– Понимаю. С человеком, который меня обокрал.

Он поставил чашечку на блюдце.

– Ну все, хватит. Вали отсюда, пока цела. Будешь вякать – тебя и не найдет никто.

Ревущее пламя ударило в голову, и я метнулась вперед, огибая разделяющий нас стол. Пожилой и грузноватый, мой противник оказался неожиданно ловким и бросился к двери, стремительно становясь таким же манекеном из разноцветной сетки. Моя ладонь с размаху припечатала его между лопаток, как раз в проекции того самого розового тяжа, он дернулся и замер как жук на булавке. Я осторожно убрала руку – и вслед за ней потянулся розовый столбик толщиной в мою ладонь.

Я на секунду закрыла глаза и открыла их вновь. Передо мной в странно застывшей позе стоял хорошо одетый пожилой человек – и только. Никаких следов того, что я только что видела своими глазами – нет, глазами оборотня. Транс, отличный глубокий транс. Голубые глаза с расширенными зрачками смотрят в никуда. Но как это получилось? Такой же розовый тяж я перегрызла Антиною – и он превратился в животное. Так, значит, это силовой кабель, по которому можно подсоединиться к центру управления человеком? А моя ладонь – пульт? Я пошевелила пальцами, и живая марионетка повернулась и пошла в стену. Начала сжимать кулак – и она стала оседать на ковер. Попробовать голосовое управление…

– Ты меня слышишь?

– Да.

– Ты мне подчиняешься?

– Да.

– Ты можешь не подчиниться?

– Нет.

– Где деньги?

– В ячейке.

– В каком банке?

– На Коммунистической.

– Сколько там?

– Триста пятьдесят тысяч долларов.

– Надеваешь темные очки. Идешь туда. Ведешь себя как всегда, отвечаешь на задаваемые вопросы адекватно. Обо мне молчишь. Достаешь из ячейки деньги, – я быстро прикинула и назвала сумму, – кладешь в портфель. Выходишь из банка, идешь в сквер на углу. Я подхожу к тебе. Отдаешь деньги мне и обо всем забываешь, прочно и навсегда. Пошел на центральный выход.

Он молча выполнил команду. Я двинулась следом и сразу же свернула в другой коридор, ведущий на лестницу, с которой есть выход во двор. Оставалось только держать раппорт и надеяться, что никто знакомый по дороге не попадется.

Я шла, держа в поле зрения хорошо одетого седого человека на другой стороне улицы. Ничего бросающегося в глаза. Даже походка естественная. Но чем дальше, тем сложнее становилось управлять живой отмычкой для банковского сейфа. На примере Антиноя было видно, что инстинкты остаются невредимыми даже у того существа, которым он стал. А здесь, видимо, речь шла о жизни и смерти. Что там, в ячейке – «общак», который ему доверили хранить? Мне безразлично. Из-за этого холеного мерзавца уже произошло как минимум два суицида. Мне все равно, что с ним будет. Получить то, что он украл у меня и Татьяны-моряны. Выкупить у воды жизни девчонок. А там будь что будет…

Марионетка начала упираться за два квартала до банка. Внешне ничего не было заметно, но рука занемела от постоянного напряжения так, что ощущалась сплошным мышечным зажимом до самого локтя. Я казалась себе фокусником-манипулятором, удерживающим шарик на ладони теми мышцами, которыми ни один обычный человек управлять не может. Только этот шарик имел собственную волю, пусть надежно подавленную, и она все яростнее старалась освободиться. А я давила на нее так, словно пыталась удержать ползущий на меня бульдозер, и от натуги темнело в глазах.