Олег пошевелил тяжелым языком, размышляя, сможет ли этот орган образовать какие-нибудь вменяемые звуки.

– Да, – попробовал произнести он, перебрав в уме несколько подходящих, по его мнению, вариантов и остановившись на этом, самом простом.

– Ну, давай, тогда, пойдем вместе к машине.

«Получилось», – без эмоций оценил свой артикуляционный успех Олег и поднялся.

С обеих сторон его подхватили чьи-то руки, и, повернув с усилием голову сначала вправо, потом влево, Олег увидел Оксану и Альфию. Из машины бежал Кирилл и, подхватив друга со стороны Альфии, повел его к джипу.

– Давай, держись, сейчас в больницу поедем, – сказал он и, обращаясь к остальным, добавил уверенным ровным голосом: – Так, все в машину.

– А вещи? – спросила Оля, в растерянности стоящая около уставленного снедью стола.

Уже с водительского сидения Кирилл крикнул:

– Бросай всё здесь. Поехали! – и, посмотрев через плечо, как Оксана и Альфия пытаются поудобнее устроить Олега на заднем сиденье, резко тронулся с места, не дождавшись, пока Оля захлопнет дверь.

***

Почищенное оружие было заботливо расставлено Борей в сейфе.

– Пойдем теперь, Сань, твоих навестим, типа спички принесем, а заодно и пообедаем.

– Да. А то как-то неудобно, там папин друг с дочкой…

– Не боясь, дядя Боря все берет на себя. Ну, пошли, что ли.

Они пересекли двор, вышли через калитку и направились по уже знакомой Саше тропинке в сторону беседки.

– Дядь Борь, я все хочу спросить, у вас столько татуировок, они все что-то значат?

– Да, Саня, с татушками я в свое время перестарался. Ну, вообще, да, все что-то значат.

– Я когда во двор вошёл, заметил у вас на спине большую рыбину.

– Это я по молодости в Америке наколол. Рыбина называется "кои" – боевой карп. В Штатах все, что хочешь, наколят, а у меня времени тогда много было. Я там себе и вождя племени Сиу набил, были у них такие воины-псы, которые никогда не отступали, – Боря поднял рукав футболки и показал татуировку стоящего во весь рост индейца в полном боевом облачении. – И ветки сакуры, да много чего, по глупости всё.

– А как вы в Америку попали? – спросил Саша.

– После Надиной смерти я понял, что качусь под откос. Решил с братвой завязать. А они мне предъяву, что я, мол, под ментов прогнулся и на них стучать буду. Умные люди посоветовали залечь на дно, а то завалят. Тогда я решил рвануть в Америку, купил левый паспорт и по-быстрому свалил. Там в спорт вдарился – каратэ, нинзюцу, бусидо. В Штатах тогда это на подъеме было, и мастера солидные из Японии. Стал самураев изучать, их философию.

– А индеец?

– Ну кто же индейцами не увлекался? Хотя, твое поколение, наверное, нет уже. Вообще, Саня, эти художества на мне – всё это из самого детства тянется. Вот тебе, когда ты маленьким был, что запрещали?

– Да много чего.

– Вот послушай, в Штатах я поехал в резервацию. Заводят меня в типи – это жилище индейское, а там семья: папа, мама и ребеночек маленький по полу ползает. Все разодеты в кожу, как в кино, перья, томагавк на поясе висит – в общем, для туристов. Лубок такой американский. Сами они, конечно, в обычном доме живут, а на работу на автобусе ездят. Я тогда по-английски уже выучился, беседуем с ними, смотрю, пацаненок их все ближе и ближе к костру подползает, а они будто не замечают. Я уж хотел малого оттащить, а они говорят: «Не торопись, бледнолицый брат, пусть дитя чуть обожжется, но зато потом уже будет знать, что такое огонь, и целиком не сгорит». Индейцы, вообще, – мудрый народ, многое от природы взяли. Так что в детстве не надо ребенку всё запрещать, пусть делает, пусть ошибается, пусть страдает, – ведь только через это он приобретет такую ценную вещь, как опыт. А сейчас как бывает, продержат дитя взаперти в квартире до 16 лет, а оно потом во все тяжкие и в омут. Вот меня батя в детстве в баню бы сводил и показал там какого-нибудь старого зэка с наколками. В молодости-то красиво, а потом на дряблой коже в кляксу превращается. Наверное, не делал бы я татуировок. Ну, уже не вернешь. Но я не жалею. Вообще, к некоторым вещам надо легче относиться, не терзать себя, а то груз прошлого тебя же и задавит.

– Да, интересная у вас жизнь. Я вот тоже себе хотел пирата наколоть.

– Обычно, Саня, пирата себе накалывают уголовники, которые разбоем занимаются, с оружием людей грабят. Если ты с такой картинкой, не дай бог, в тюрьму попадешь, то тебе лезвие дадут и заставят срезать.

Саша стушевался и, чтобы сменить тему, спросил:

– Сколько у вас всего татуировок?

– Чуть больше, чем надо.

– А сколько надо?

– Ноль.

Наконец, перед ними показалась беседка, скрываемая деревьями.

– Мне тут, Саня, один бывший мент хорошо сказал, что лев и без татуировки – лев, а баран с татуировкой льва так бараном и останется. Так что, сам решай, нужно тебе это или нет.

Подойдя ближе к беседке и никого рядом не обнаружив, Боря проговорил, озабоченно оглядывая прозрачный сосновый лесок:

– Во, а куда это они все попрятались?

Привычный для пикника беспорядок был нарушен некой дисгармонией. Опрокинутая бутылка лежала в алом пятне растекшегося вина. На лавку была брошена бандана Альфии, а поверх сетки мангала лежал шампур с обуглившимся мясом.

Саша сначала беспомощно оглядывался по сторонам, а потом подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Боря вынул из кармана шорт телефон и, набирая номер, бегло осмотрел по периметру беседку, затем подошел к примятой колесами машин траве.

– Серёга, а вы где?.. Я серьезно тебя спрашиваю… Я уже здесь. Нет тут никого… Сейчас Олегу позвоню. Конец связи.

Набрав номер, Боря осматривал лес на противоположном берегу. Где-то около стола заиграла веселая мелодия про шаланды и кефаль. Саша кинулся к лавке и поднял телефон.

– Это же папин, – бестолково глядя на светящийся экран, сказал он.

– Звони матери, – сказал Боря.

Саша быстро набрал маму.

– Включи громкую связь.

Саша ткнул пальцем в экран смартфона. После пяти протяжных гудков трубку, наконец, сняли.

– Мама, где вы все? Мама, что случилось?

– Ой, сынок, тут такое… В общем, папе стало плохо.

– Что с ним?

– Мы пока в больнице. Сейчас с ним уже всё в порядке. Хочешь, я дам ему трубку?

– Привет, сын, – раздалось через секунду из динамика.

– Как ты, папа?

– Просто переутомился. Работал много, – голос отца был очень уставшим, но сквозь сотовую связь