мальчика, почти младенца, и держит его обеими руками. С последним вздохом он находит силы отдать мне потерянного мальчика. Он прав, ребенок тяжелый.

На миг наши взгляды встречаются. Вода между нами успокаивается. Я тянусь к нему. А он просто смотрит на меня, еле-еле держась на воде.

– Отец, – говорю я.

– Лайсве, любовь моя. Жизнь моя. – Его губы почти ушли под воду. – Моей истории пришел конец.

А твоя только начинается. Я люблю тебя. Отпусти меня к ней. К моей Сваёне. Отпусти.

Вспоминаю слова матери: Ты не можешь спасти отца. Не можешь спасти брата.

Я думаю о силе сновидений, воды и историй и о том, как по-разному они устроены: повторения и ассоциации, образы и скопления, фрагментация и вытеснение.

Я чувствую, как Астер поддается ласковой тяге воды. Когда он исчезает из виду и его лицо, руки и ладони уходят под темную воду, я смотрю вверх.

Сколько же там звезд. Звезды в созвездиях на миг расходятся, затем снова объединяются в созвездия и опять расходятся. Я закрываю глаза и снова открываю. И вдруг вижу, что звезды написали на небе уже совсем другую историю.

Я сажаю малыша в лодку. Заворачиваю его в одеяло и прошу лодку сохранить его в своем чреве. Произношу защитную молитву, взывая к созвездию Белого кита.

И ныряю вслед за отцом.

Материнские воды

В этом путешествии мне совсем не страшно. Ведь я уже не вижу разницы между обычной жизнью и нырянием в глубину. Малыш, которого я оставила в лодке, – потерянный мальчик. Сейчас я погружаюсь навстречу отцу. Моя мать лежит на дне океана. Между ними – моя жизнь, она как язык, в котором возможно бесконечное число комбинаций.

В воде пузырьки окутывают мое тело второй кожей. Вода меняет цвет от темно-зеленого до индиго и полуночно-синего. Чем глубже я погружаюсь, тем глубже проникаю в сферу между светом и тьмой. Достигнув песчаного дна, вижу вокруг крошечные вспышки и полосы света. Серебристые и голубые рыбки проплывают мимо большими косяками. Вздымаются и падают подводные холмы и долины. Великолепная аквамариново-зеленая осьминожиха с ярко-розовыми присосками на щупальцах скользит в коралловых зарослях и скрывается в каменистой пещере. Неоново-зеленые анемоны и красные пятнистые морские звезды цепляются за скалы; они похожи на игрушки на рождественской елке. Мимо проплывают гигантские колокольчики медуз, оранжевые и голубые; их щупальца и ротовые лопасти колышутся в воде, как жидкое кружево.

Что, если это и есть мой дом?

Почему я родилась не здесь? Почему была вынуждена покинуть материнские воды? Почему меня не оставили здесь, как сказочное существо, о котором сочинили бы его собственную историю?

Раскачивающиеся волосы застилают лицо, как черные водоросли. Что-то приближается. Фигура, большая, в человеческий рост. Я раздвигаю волосы, как штору.

– Здравствуй, Астер.

– Здравствуй, любимая моя, – отвечает отец.

Астер не похож на утопленника. Он выглядит точно как в жизни: с печатью горя на лице, красивый, но потерянный. Нас разделяет толща воды, и его черты то расплываются, то обретают резкость.

– Можно оживить тебя? – спрашиваю я его, хотя знаю, что он уже попал в то место, куда попадают после утопления. Не уверена, что смогу оживить его на поверхности.

– Хочу тебе кое-что показать, – говорит Астер и протягивает руку.

Я беру его за руку под водой, там, на дне океана. Мы медленно шагаем. У людей под водой ничего не выходит делать быстро. Мы потеряли хвосты, а вместе с ними и навык. Из-за двуногости нас все время тянет встать вертикально. Мы проходим определенное расстояние.

Боковым зрением замечаю двух тюленей; те кружатся в брачном танце. Впереди высится какая-то громада. Сперва мне кажется, что это кит, но нет.

Мы подходим ближе, и я различаю очертания гигантского затонувшего корабля.

– Это лайнер «Орегон», – говорит Астер, и голос его разносится гулким эхом. – В марте тысяча восемьсот восемьдесят шестого года всего в пятнадцати милях от берега он врезался в шхуну. На борту было восемьсот пятьдесят два пассажира; спасательных шлюпок хватило лишь на половину. Вскоре после кораблекрушения на место прибыл другой корабль, пассажиров спасли, но корабль затонул. «Орегон» был самым быстроходным лайнером Атлантического флота.

Моему взору открылось то, что осталось от корпуса корабля и железного каркаса палуб. Примерно на двенадцать метров от дна возвышался мотор; я видела котлы, пропеллер и мачты. Железные части поросли призрачными анемонами: пурпурными, зелеными и серыми. Маленькие полосатые рыбки кружили среди останков корабля. Морские окуни и каранксы шныряли в лабиринте горгонарий и кораллов. Остов был усеян мидиями и напоминал горный хребет со странным изрезанным рельефом. Перекладины штурвала украшали раковины моллюсков.

– Как красиво, – вздохнула я, не зная, что еще сказать. Астер улыбался. Я попыталась вспомнить, давно ли видела его улыбку. Такую безмятежную. И не смогла. Хотела было спросить его кое о чем, но тут появилась мать, встала рядом с ним, и сердце мое расширилось и поглотило меня целиком. Они стояли там, как только что из-под венца.

Только они были мокрые. Прекрасные.

– На нашей планете более трех миллионов затонувших кораблей, – говорю я. – Они несут историю.

– Здравствуй, Лайсве, – произносит мама.

Что бы дальше ни случилось, я понимаю, что выйти из воды мне придется одной. И в этот раз я останусь совсем одна. Но я также знаю, что там, наверху, над нами, в лодке меня ждет потерянный мальчик, и я не брошу его, хотя мое сердце грозится выпрыгнуть изо рта через глотку.

– Расскажешь историю? – Больше я ни о чем не могу ее просить.

– Да, – отвечает мама. – Слушай меня внимательно, любовь моя. Грядет цунами, и уровень моря поднимется еще выше…

– «Цунами» по-японски означает «волна в гавани», – я снова обращаюсь к библиотеке своей памяти. – Но определение не совсем точное. Цунами не имеют отношения к гаваням. Иногда их называют приливными волнами, но и это не точно. Цунами не связаны с приливами, лунными циклами и солнцем… – Мне становится трудно дышать. В голове мелькают слова и образы, целый мир слов и образов: история миграции. Лицо Бертрана. Голос Бала. Мой брат в младенчестве. Хохот червей.

– Не бойся, Лайсве. Ты права, моя дорогая. Так вот, насчет цунами. Эти волны уничтожат то, что осталось от Брука. Разрушат морскую дамбу. Но на месте утраченной истории всегда можно выстроить новую. Эти волны изменят порядок вещей. Но ты не станешь частью конца.

– Когда это произойдет?

– Это уже происходит, душа моя. Не бойся.

Дно проседает и вибрирует.

– Я там мальчика оставила, в лодке; мне надо идти…

– Не бойся,