Приподнявшись, я дала ей пощечину. Потом выбежала из кафе, не глядя на других людей, которые, наверное, были не менее поражены, чем Мерна.

Я встретилась с Чарли.

Я ожидала, что он будет возмущаться и все отрицать, но он этого не делал. Конечно, он переспал с Мерной, с вызовом подтвердил он. Были и другие с 24 ноября 1924 года. И всех их я знаю… Эдна Первиэнс… Пегги Хопкинс Джойс… и Мэрион Дэвис!

— А тебе, собственно, какое дело?

— Я развожусь с тобой, — отрезала я. Я и раньше говорила это, но никогда еще не делала это с такой убежденностью, как сейчас. Чарли начал обзывать меня такими именами, к которым я уже почти привыкла. Только теперь они отскакивали от меня, а я кричала на него — впервые в жизни.

— Замолчи! Все кончено, я сыта по горло. Мне надоели твои издевательства, с меня хватит дерьма, которым ты меня обливаешь. Больше тебе не запугать меня, слышишь? Я ухожу от тебя и развожусь, я проклинаю каждый день, который провела с тобой!

Он выслушал меня с пугающим спокойствием. Когда я запнулась в поисках подходящего слова, он спокойно подвел итог:

— Ты не можешь уйти от меня. Ты будешь разорена. Не только ты, но и дети тоже. Вы будете нищими навсегда.

Похоже, он хорошо подготовился к объяснению. Если я посмею предпринять какие-либо законные действия против него, объяснил он, я могу быть уверена, что мне не поздоровится. Слуги преданы ему, а не мне, и они скажут то, что он велит. Они скажут, что много раз видели меня в таком пьяном виде, что им приходилось отводить меня в постель. Что я не уделяю внимания детям, что я откровенно привожу любовников в дом и устраиваю оргии. Он наймет нескольких молодых людей, подучит их написать что надо, вызовет их в суд, и они засвидетельствуют десятки моих измен. Он, любимый всеми Чарли Чаплин завоюет симпатии всего мира — и детей.

Более того, он заплатил д-ру Кайзеру двадцать пять тысяч долларов за фальсификацию даты рождения Чарли-младшего, и если понадобится, он обнародует этот факт, так что не только доктор автоматически лишится своей лицензии на врачебную деятельность, но и Чарли-младший будет навсегда считаться причиной женитьбы родителей. А Сидней тоже будет вынужден страдать. Это затронет и его тоже, разумеется, но зато Чарли доставит удовольствие насолить мне.

— Так что тебе, умная девочка, следовало не торопиться принимать поспешные решения! — сказал он и улыбнулся. — Знаешь, что я сделаю? Я тебе дам денег на прекрасное путешествие. Отправляйся в Мексику, на Гавайи, куда хочешь. Отдыхай и подумай хорошенько. Возможно, ты поймешь, что жизнь со мной, в конце концов, не так уж плоха.

Томи и Тода взяли на себя заботу о Сиднее, который был слишком мал для путешествия на океан, а мама и Чарли-младший отправились со мной на Гавайи.

Мама огорчала меня. Когда мы приехали на море, я рассказала ей обо всех угрозах моего мужа, ожидая от нее искреннего сочувствия. Вместо этого она поддержала Чарли, попытавшись представить его не таким чудовищем, каким он был по моему убеждению. Если он изменял мне со всеми этими женщинами, это, конечно, ужасно, согласилась она. И не надо было так грубо разговаривать со мной. Но она никогда не поверит, что он серьезно относится ко всему тому вздору, который нес. Нет никаких сомнений, он — непростой человек; но я — его жена и мать его детей, и она не желает больше слышать эту чепуху о разводе с ним. Она знает, что такое брак, напомнила она мне. У нее было три мужа, и она поняла свои ошибки слишком поздно. Ее главная ошибка в том, что она не желала признать тот факт, что мужчину нужно холить и лелеять. Может быть, я была недостаточно мила с Чарли. Если я буду более внимательна к нему, когда мы вернемся домой, наши проблемы сгладятся.

Я не говорила ей раньше о револьвере, которым он размахивал. Теперь я сделала это.

Даже это не смутило ее.

— Чарли — актер, дорогая, — сказала она. — Другие мужья машут кулаками. Чарли машет оружием. Кстати сказать, незаряженным, я уверена. Не могу представить его в роли убийцы. Это просто смешно.

Я сдалась на волю судьбы. Единственный способ заставить ее поверить мне — быть убитой.

В Гонолулу мы поселились в отеле «Модна». Я плавала и загорала на побережье Уайкики, но покоя в душе не было. Долгий отдых вдали от Беверли-Хиллз дал мне массу времени на размышления, как и предвидел Чарли. Ситуация была безнадежной, брак обречен, и чем дольше мы оставались вдали друг от друга, тем реальней становилась картина моих унижений. Я пыталась вообразить, какая женщина могла бы вынести брак с ним.

Женщина, думала я уныло. Женщина — это не то, чем была я. Может быть, в этом и проблема. За эти два года я очень повзрослела, но все-таки я еще не была женщиной.

Каждый раз я ловила себя на том, что, расслабившись, готова принять факт, что действительно люблю его, думать, что все как-то само собой может наладиться, если я изменю себя, но потом я начинала вспоминать все его жестокие выходки и погружалась обратно в безысходность. Чарли вел себя по-садистски во многих отношениях, слишком во многих, пожалуй, чтобы заслужить прощение даже самой умной и понимающей жены на свете. Он угрожал навредить не только мне, но и будущему собственных детей. Он нагло похвалялся своими изменами, совершенными уже после того, как я стала его женой, и заявлял, что его любовная жизнь меня не касается.

Но во много раз больнее в сравнении с Чарли меня ранило поведение Мэрион Дэвис. Возможно, он и лгал в отношении нее, но не думаю. Мэрион была моей единственной настоящей подругой после того, как я переехала в Коув-Вэй. Она смотрела мне в глаза и говорила, что между ней и Чарли ничего не было с тех пор, как мы с ним поженились. То, что он спал с Мерной, шокировало меня, но не убивало. С Мэрион было и то, и другое.

К тому времени, когда через три недели мы вернулись в Лос-Анджелес, я была готова опять повернуть все вспять — отчасти, поскольку мама настаивала на том, что любой брак надо стараться сохранить, а отчасти из-за моего собственного желания сделать еще одну попытку. Я ехала домой, готовая сделать все, что в моих силах, чтобы мы остались вместе.

Я не строила иллюзий. Сначала, естественно, я кинулась в детскую обнять своего ненаглядного Сиднея. Едва я успела порадоваться воссоединению с моим малышом, как Томи заговорщически закрыла дверь. «Тода рассказал мне кое-что, о чем болтают слуги, — сообщила она шепотом. — Слуги говорят, у вас плохо с м-ром Чаплином, если вы уйдете от него, он не отдаст вам Сиднея. Слуги знают, что говорят. Они не велели вам говорить, но они сказали Тоде, а он мне. Надо быть осторожней. Плохо дело, очень плохо, если он хочет малютку так использовать».

Было два часа дня. Я не стала дожидаться, пока Чарли вернется домой. Я взяла Сиднея, сказала маме, что мы не можем оставаться под крышей этого дома больше ни минуты, что Чарли затеял плохое дело, и я не могу позволить ему сделать ребенка заложником. Я велела Томи быстро упаковать детские вещи и попросила маму позвонить дедушке, чтобы он приехал за нами.