Ассистент схватил его за руку повыше локтя и с силой прижал к столу. Сайм приступил, не медля ни секунды. Он рассек скальпелем плоть с абсолютной уверенностью и исключительной точностью, и вопли Галлахера никоим образом его не отвлекали. Рейвена это пугало и восхищало одновременно, потому что он сам при каждом вопле терпел жестокую душевную муку, и, будь скальпель в его в руке, она могла бы дрогнуть. Он никогда не мог понять, как хирурги работают, не замечая причиняемой ими боли, зная, что быстрый темп – единственное доступное им милосердие. Именно поэтому – в первую очередь – Уилл понял, что не годится для хирургии, и решил испробовать себя на другом поле.

Сам профессор работал молча, жестами указывая ассистенту, какой инструмент подать следующим. Рейвен почувствовал, как у него по спине струится пот, и заметил, что непроизвольно затаил дыхание. Сидевшие рядом Битти и Дункан наблюдали за операцией внимательно, но совершенно отстраненно: подобные эмоции их явно не беспокоили. С тем же успехом они могли смотреть, как Линдсей нарезает окорок.

Всего через несколько минут гангренозная кисть была брошена в ящик со стружкой, стоявший в ногах стола; брызжущие кровью сосуды перевязаны, рана зашита и забинтована. Галлахер издал какой-то животный вой; его глаза, глаза человека, до сих пор не верящего в случившееся, метались между ящиком с опилками и обрубком, оставшимся на месте руки.

Один из ассистентов быстро протер стол от крови. Другой посыпал оставшиеся на полу лужи крови и ошметки плоти свежими опилками, будто стараясь прикрыть следы того, что только что здесь произошло.

Теперь Рейвен понял, почему Симпсон настоял на том, чтобы он присутствовал на операции, почему его ментор так неустанно искал свой Святой Грааль и почему он сам теперь никогда не будет жаловаться, что ему приходится нюхать всякие странные вещества.

Все должно быть не так.

Капли дождя барабанили по мостовой в переулке неподалеку от Королевской биржи, где остановился брум. Как объяснил Уиллу между делом Кит, Симпсон не держал у себя такие банальности, как книга записи пациентов, уверяя, что вся необходимая информация хранится у него в голове. Как следствие, Рейвен редко заранее знал, куда они направляются или каким будет следующий случай.

Он знал, однако, что сегодня утром во время приема за доктором прислали; отсюда их первый визит в дом на Кэннонмиллз, где Симпсон извлек на свет младенца с помощью щипцов. Роды могли бы быть намного легче, но в дом уже успела проникнуть зараза в виде листовок преподобного Гриссома, и от эфира здесь отказались. На обратном пути Уилл все еще настолько кипел гневом, что даже не спросил Симпсона о следующем пункте в его мысленном списке.

Он взглянул вверх, на затянутые пленкой копоти окна, и задумался о том, какие виды и запахи ожидают их в этом ветхом и запущенном с виду жилище. На первом этаже находилось заведение, совмещавшее в себе таверну и постоялый двор, и он не раз проходил мимо, но самого здания совершенно не помнил. Это заставило его задуматься о том, как редко он поднимал глаза, когда ходил по улицам. Да, долгий взгляд в небеса на улицах Старого города мог служить лишь приглашением для карманников.

Симпсон выглянул на улицу, под проливной дождь, и помахал каким-то людям, жавшимся в подворотне. Рейвен тут же узнал Маклеви, полицейского детектива, и одного из его дюжих помощников.

Профессор повернулся к Уиллу; на лице у него было какое-то странное выражение.

– Мы здесь для того, чтобы помочь полиции с расследованием, – сказал он, несколько смущенный, по всей видимости, этим обстоятельством. – Всегда неплохо, когда полиция у тебя в долгу.

Рейвен подумал, что Симпсон пережидает ливень, чтобы выйти наружу, но тут увидел, что Маклеви сам направляется к экипажу. Когда тот забрался внутрь, с полей его шляпы так и лило, хотя пройти ему пришлось всего несколько ярдов.

Симпсон представил их друг другу. После этого, как правило, все важные персоны забывали о существовании Уилла, но Маклеви окинул его внимательным, цепким взглядом, будто прикидывая, что он собой представляет.

– Могу я предложить вам одну головоломку? – спросил он.

– Прошу вас, – ответил Рейвен.

– Вы, может, уже слыхали о том, что в сточной трубе нашли ножку младенца – совсем недалеко отсюда?

Ну конечно. Это же случилось неподалеку от Королевской биржи.

– В самом деле, слыхал. А еще мне довелось наслушаться самых жутких объяснений этому случаю. Начиная с человеческих жертвоприношений сатане и заканчивая ирландцами-каннибалами.

– А что думаете вы сами, мистер Рейвен?

– Я предположил бы гораздо более прозаичную причину. Нежеланный ребенок, от которого избавились в спешке, что говорит о панике и отчаянии. Тот, кто это сделал, явно был не в состоянии ясно мыслить.

– Верно, – сказал Маклеви и кивнул, отчего с его шляпы опять полило. – Нога была найдена в основной трубе, куда поступают отбросы изо всех окрестных домов, включая таверну мистера Уайта, где проживает несколько особ женского пола. По соседству живет также немало особ с положением в обществе, и посему мне приходится вести расследование исключительно деликатно. Быть может, чересчур деликатно, поскольку я до сих пор не добился успеха. Но одни только вопросы, которые мне приходится задавать, способны навеки разрушить репутацию женщины.

Уилл невольно отметил, что полицейский готов проявлять деликатность, только если дело касается принадлежащих к обществу дам. Трудно было себе представить, что он вот так же ходил бы на цыпочках вокруг дома, где жила Иви. Ему к тому же не понравилось, как Маклеви произносил «особы женского пола». Будто он говорил об иной расе существ: экзотических и, безусловно, интересных, но не принадлежащих к числу людей. И даже стоящих ниже их.

Рейвену вдруг стало любопытно, что бы произошло, столкнись Маклеви с Ригби. Она уж точно представляла собой совершенно новый вид, но никак не низший.

– Пока мои расспросы ни к чему не привели, но недавно я получил сведения, что мистер Уайт, кабатчик, по слухам, навязывает свое общество юным барышням, находящимся у него в услужении. Часть прислуги живет и питается в таверне – это входит в жалованье, – и это могло привести к осложнениям.

Навязывает свое общество.

Осложнения.

Уиллу пришло в голову, что вежливость порой бывает особенно непристойна.

Вслед за Маклеви они выбрались из экипажа и зашли в таверну. Остановились у подножия лестницы, ведущей в номера; справа от них, рядом с кухней, был общий зал, где хлопотало несколько молодых женщин.

Уайту не слишком подходило собственное имя[44], поскольку лицо у него было выразительного красного цвета. Он был не особенно рад видеть Маклеви, но быстро скрыл это под масленой подобострастной улыбочкой.