А после выходного Персита уселась в классе на своё место, за последней партой, и была невозмутимо спокойной. Так что, глядя на неё, Антон Казимирович уже не верил, что это она, её руки и косы метались в том огненном вихре… Откуда бы взяться огню за этим холодным взглядом?

.. Нелепый, анекдотичный случай оборвал обучение Перситы уже на третий день работы Антона Казимировича в зареченской средней.

Несколько усложняя программу, он решил для себя лично проверить, на что способны его временные ученики, с кого как требовать, и устроил что-то наподобие диктанта.

– Ма-ма пек-ла пи-рог… – неторопливо, по слогам диктовал он. – Повторяю: ма-ма… – И, с удовольствием прислушиваясь к скрипу перьев, наблюдал за высунутыми от напряжения языками. – Все записали? Следующая фраза, – предупредил Антон Казимирович. – Ли-са вы-ры-ла но-ру… Повторяю…

И тут он заметил, что Персита вдруг отложила ручку. Подошёл.

– Почему ты не пишешь, Персита? Ли-са вы-ры-ла… – И увидел, что эти два слова уже написаны у неё. – Дописывай: но-ру!

Сначала Персита ещё ниже наклонила голову, потом вдруг вскинула на него удивлённые глаза. Уши и щёки её горели.

– Дописывай: нору! – машинально повторил Антон Казимирович. – И ставь точку. Сейчас звонок…

На партах задвигались, и весь класс с любопытством уставился на цыганку.

– Дописывай, Персита! – ничего не понимая, ещё настойчивей потребовал Антон Казимирович. – Но-ру!

И Персита взяла ручку. Потом вдруг бросила её на стол и, едва не сбив с ног Антона Казимировича, выбежала из класса.

На другой день цыганская девочка Персита, гордость школы, впервые не явилась на уроки.

Она пришла только через неделю, вместе с отцом.

Отец постучал в директорский кабинет и, получив разрешение войти, за руку втащил за собой Перситу. Антон Казимирович был в это время на занятиях.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил директор.

– Нет, не надо садиться. Мы не гости. Пришли, чтобы уйти совсем. Зачем искали нас?

– Как уйти? – заволновался директор, пропустив мимо ушей его последний вопрос. – Почему?

– Потому что плохой стала ваша школа. Новый учитель нехорошие слова заставляет писать. У нас это непозволительно.

– Какие слова?! О чём вы говорите?! – растерялся директор. – Это какое-то недоразумение. Мы выясним. Персита очень способная девочка. Способнее многих! Ей надо учиться и учиться! Обязательно учиться!

– Цыгане всю жизнь учатся. А на добром слове спасибо, начальник. Персита научилась достаточно – ходить в школу ей больше не надо.

Персита стояла у порога, опустив голову на грудь, и за всё время переговоров не вымолвила ни слова.

– Ну, вы бы хоть справку взяли! У нас не нравится – определите Перситу в другую школу. Она же теперь сама не сможет без учёбы!

– Нет, ничего нам не надо, – ответил директору отец. – Читать и писать она научилась. Считать тоже – это все знают. Зачем нам справка? Мы без справки верим. – И, уже пятясь, добавил: – Прощайте, начальник.

После уроков Антон Казимирович долго крутил ручку директорского телефона.

– Райком! Алло, райком!

Наконец поймал нужного человека.

– Случилось что-нибудь?

– Да, случилось! Девочка была в школе, цыганка! Может быть, единственная цыганка в области… Да, Персита!.. Бросила она школу!.. Сегодня бросила! Ушла в табор! Говорят, откочевали на запад!.. Что?! Да, может быть, остановить как-нибудь? Вернуть?!

Ему ответили:

– Наверное, поздно… Преследовать никто не позволит… Но, может, она ещё сама объявится?

Антон Казимирович положил трубку и долго сидел в одиночестве. Было впечатление, будто рядом с ним начиналось в жизни что-то очень важное: доброе, яркое! И то ли в результате его неопытности, то ли из-за ошибки его оборвалось на полушаге, не завершилось…

Пришла и многое, что было не самым главным, перечеркнула в памяти о прошлом война.

44-й год Антон Казимирович встретил в звании капитана. Микрополиглот, как иногда в шутку называли его товарищи за знание двух языков: немецкого и румынского, – служил в разведке.

Угроза фашизма призывала к оружию всех честных людей на земле. На оккупированных немцами территориях развернулось и действовало мощное партизанское движение. Не прекращали своей работы на земле, в тылу врага, подпольные райкомы и обкомы. Специальные центры координировали взаимодействие партизан и наступающей армии. Отважные люди, специально заброшенные во вражеский тыл, добывали для этого нужные сведения…

Пятые сутки в координационном центре, сменяя друг друга, непрерывно дежурили радисты. Оборвалась так хорошо налаженная связь с группой под кодовым названием «Густав». Не хотелось верить, что это провал: за линию фронта ушли опытнейшие разведчики…

Но группа молчала.

И когда уже рухнули все надежды, «Густав» в точно назначенное время на условленной волне вышел в эфир!

Дежурный радист от радости аж подскочил на стуле, хватаясь за карандаш. Но лицо его тут же вытянулось, потускнело…

– Товарищ майор! – испуганно позвал он.

Дежурный майор, коротко подстриженный, усатый, в накинутой на плечи шинели, взял у него наушники.

– Что за наваждение!.. – растерянно пробормотал он. – Радиограмма? Какой-нибудь язык или набор случайных звуков?! Провокация?.. Капитан! Вы у нас главный лингвист, послушайте! В эфире женский голос!

Антон Казимирович надёрнул наушники. Придерживая их обеими руками, он время от времени поглядывал на майора и мучительно сдвигал брови.

– Всё… – проговорил, когда связь оборвалась и уже заполнил наушники всегдашний треск, который радисты называли тишиной в эфире.

– Что это?

– Не знаю, – виновато отозвался Антон Казимирович. – Но это не набор звуков. Это язык! Только какой? Будто улавливается что-то знакомое… Но языка этого я не знаю.

Майор большим пальцем потеребил усы, поводя им то вправо, то влево.

– В группе не было ни одной женщины… Откуда стали известны наши радиокоординаты?

– Это странней всего, – подтвердил Антон Казимирович.

– Задача! – нервничал майор, делая несколько шагов по комнате из угла в угол.

Провал группы может быть как-то объясним на войне, подмена группы этой женщиной абсолютно не имела объяснения…

– Не догадались хоть как-то записать! – спохватился майор, раздражённый собственной неосмотрительностью.

Молодой радист, неожиданно конфузясь, доложил:

– Я вот… включил… автоматически…

– Включи, – приказал майор.

Радист нажал кнопку. Светлые кружки в аппарате стремительно завертелись. Радист вновь надавил на кнопку. Запись повторила то, что звучало в наушниках. Все повеселели.

– Голос даже не женский, а, мне кажется, девичий, молодой… Капитан! Срочно в отдел: на дешифровку или за разъяснением – называйте, как хотите…

Вечером из штаба сообщили, что передача велась открытым текстом на цыганском языке.

А через день в координационный центр прибыл сопровождаемый работником службы безопасности цыгановатого вида парень.

Близилось время радиосвязи. И по странности человеческой натуры все ждали на этот раз уже не «Густава», а её, женщину, ни с того ни с сего вдруг оказавшуюся на чужой волне…

– Есть! – выдохнул наконец радист и вопросительно глянул на