Рисунков было значительно больше. Может быть, именно поэтому и запомнились больше стихи и этюды. Этюд Алёши Булатова был и самым лаконичным, и самым душевным. Разумеется, мы включили его в состав нашего сборника.

Прошли годы, я по-прежнему принимал активное участие в работе комиссий по творческому конкурсу на журфаке Ленинградского университета. Просматривая принесённые публикации, сразу узнал текст Алёши Булатова и написал о нём краткую, но, несомненно, одобрительную рецензию.

Календарь отсчитал ещё несколько лет, и я как активист Общества книголюбов был приглашён в одну из школ Приморского района. После беседы с ребятами меня позвали в учительскую, где завязалась ещё одна беседа, на этот раз о профориентации. «Вот у нас в школе один мальчик, Алёша Булатов, с младших классов стал тяготеть к литературе и радиожурналистике. Его даже в одном общегородском сборнике напечатали…» – «А где же он сейчас?» – не мог я не спросить. «Окончил факультет журналистики, специализировался на радиожурналистике. Сейчас работает в редакции последних известий…»

Дома я с нескольких попыток сумел узнать его голос. Это был уже голое профессионала, а для меня – своеобразный привет из сравнительно недавних лет.

Как сложилась его дальнейшая судьба, узнать мне не удалось. Хочется верить, что он своему призванию не изменил и остался в журналистских рядах.

Анатолий Молчанов

Нарисованная ёлка

Новогодний рассказ

Мой дедушка до войны работал счетоводом на заводе «Красный Рабочий». Я не знаю, какая продукция у завода была главной, но для народного потребления завод выпускал трёхколёсные детские велосипеды с деревянным сиденьем. Такой велосипед дедушка подарил и мне. Когда началась эвакуация ленинградских предприятий, «Красный Рабочий» тоже вывезли, но дедушка отказался уезжать и остался сторожем на бывшем заводе.

Он был очень высокого роста и, несмотря на мамин донорский паёк, первым заболел дистрофией.

У дедушки было много книг: переплетённые годовые комплекты журналов «Нива» и «Русский паломник», приложения к «Ниве» в красивых переплётах, многотомная серия «Великая реформа» с прекрасными цветными репродукциями картин русских художников.

Когда я не смог приносить из подвала вмёрзшие в лёд дрова, мы с дедушкой распилили несколько стульев – «лишних», как сказал он. А потом дедушка перебрал книги и отобрал те, которые можно было сжечь. У оставленных он аккуратно снял плотные картонные переплёты. «Сколько тепла дадут и долго гореть будут… А после войны мы этим книгам новые переплёты сделаем». «Великую реформу» он всю распотрошил и оставил только репродукции, собрав их, как в большие папки, в два неразрезанных переплёта.

31 декабря дедушка устроил новогоднюю ёлку. Он был весёлый и добрый выдумщик. Настоящих ёлок не было, и он решил нарисовать ёлку на стене. Попросил у меня акварельные краски, залез на стул и прямо на обоях изобразил высокую ветвистую красавицу.

Бабушка начала ворчать, что он испортил обои, а он, улыбаясь, сказал:

– Молчи, Ликсевна (он её всегда так называл – Алексеевной, когда был в хорошем настроении), – эти обои после войны в музей возьмут! А нам всё равно ремонт делать, блокадную копоть смывать…

Потом он вбил гвоздики в концы нарисованных ветвей и достал коробки с ёлочными игрушками. Мы стали вешать их на гвоздики, и произошло чудо: от настоящих игрушек нарисованная ёлка словно ожила. От неё даже, кажется, запахло хвоей.

Но самая потрясающая радость ожидала нас впереди – в коробках среди игрушек мы нашли клад! Да, это был волшебный новогодний клад: большие грецкие орехи в посеребрённой скорлупе и конфеты в ярких фантиках – и какие конфеты! «Раковая шейка» и «Мишка на Севере»! Они висели на ёлке в прошлом году, их сняли и убрали вместе с игрушками.

Мы придвинули стол к стене с нарисованной ёлкой. Тускло горела на столе коптилка, а над ней таинственно отсвечивали стеклянные шары и волшебно белели обёртки конфет – настоящих конфет из мирного времени! Ровно в полночь дедушка торжественно снял их, и мы разделили их поровну. Правда, потом бабушка схватилась за щеку, сказала, что у неё заболел зуб, и отдала вторую конфету мне, а дедушка в темноте просто подложил мне своего «Мишку на Севере». Пустые фантики мы снова повесили на ёлку…

Много лет спустя, наряжая новогоднюю ёлку, я рассказал о блокадной нарисованной ёлке моим маленьким сыну и дочке. Когда я окончил свой рассказ, дочка засмеялась и сказала:

– А у нас на ёлке тоже есть конфеты?

Потом она притихла, и глаза её стали задумчивыми.

Через две недели мы убирали ёлку, снимали с неё игрушки, украшения. Неожиданно я заметил, что дочка, сняв с ёлки большие шоколадные конфеты, прячет их в коробку с игрушками.

– Ты зачем это? – удивился я.

Она виновато улыбнулась.

– Ты же рассказывал…

– Ну что ты! – засмеялся я. – Блокады больше не будет.

– Нет, – сказала она серьёзно, – я это в память… Давай оставлять конфеты с ёлки в память того дедушки и того мальчика.

– Какого мальчика? – не понял я. – Ведь это же я о себе рассказывал!

– Всё равно, – ответила дочка, – ты тогда был мальчиком.

И я понял, что в её представлении я – блокадный мальчик – абстрагировался от меня современного и ушёл в историю вместе с дедушкой, которому блокадная судьба отмерила жить после встречи Нового года всего лишь три с половиной месяца. Наверно, ему было бы легче умирать, если бы он знал, что хранить память о нём будет не только переживший блокаду внук, но и неведомая ему правнучка.

Максим Твёрдохлеб

Груз необычайный – новогодний!

…Не забыть мне рейс по ледовой трассе в канун нового, 1942 года. В Кобону мы поехали днем. Разгрузились. Пообедали. И вот команда: «Срочно на погрузку!»

Начальник склада, пожилой офицер из запаса, вызвал меня и еще нескольких ребят из нашего автобата и спросил:

– Как, хлопцы, готовы к рейсу?

– Готовы! – ответили мы.

– Получайте открытые листы и быстро под погрузку. Груз необычный – мандарины для ленинградских ребятишек. Завтра новогодние ёлки начинаются.

И в усталых серых глазах старшего лейтенанта появились добрые искорки.

Мать честная! Да как же мы забыли про Новый год!

…Начали мы погрузку. Жду своей очереди. Размышляю: «Наверное, доброй души тот человек, который вспомнил в такое лихолетье про ребятишек… Вон их сколько в Питере от фашиста страдает». А я аккурат в эти дни возил эвакуированных из Ленинграда детишек, в Борисовой Гриве помогал их в машину грузить. Возьмешь