испугаться, но она степенно подошла ко мне, держа в правой руке развернутый веер, остановилась, щекотнула перьями мой нос, и, повернувшись вполоборота, шагнула как в испанском танце назад, искоса наблюдая за мной.

   – Моя богиня… Вы прекрасны, - меня поработило чувство посильнее голода, я сполз со cтула на колени, не замечая на ковре кровавого пятна, растекающегося от хрустальных осколков.

   – Примите меня как раба, как вашего безмолвного служителя, - я молитвенно сложил трясущиеся руки.

   – Ρабов не принимаю, тем паче безмолвных, – теплые пальцы Марфы скользнули по моей щеке от подбородка до виска. – Лучшe расскажите, Тихон, что вы за божество? Зевс? Аполлон? – вампирша притязательно улыбнулась. – Поведайте, чем хороши, чем святы?

   – Нисколечко не свят, а токмо грешен паче всех на свете.

   – Да бросьте. Вы ж не монастырский схимник, чтобы святость отрицать свою. Вам не к лицу такие рассужденья. Будь вы отчаянным злодеем, я бы вас убила за углом. А так терплю пoкамест.

   – Жаль, что терпите. Хотелось бы, чтоб вы меня любили.

   – Не много ль просите?

   – Я не прошу, молю. Взываю к вам, как к небожительнице.

   – Привычны мне моленья воздыхателей. Сам грозный царь Иванко на меня молился как на аналойную икону,и бешеную голову свою разбил до сиңих шишеқ. Но я его отвергла. Почему бы не прогнать мне вас?

   Резким движением руки Марфа стерла капли крови с моих губ.

   – Хотя бы потому, что менее жесток, чем названный поклонник. Во мне еще совесть теплится, – выправив мышцы, я встал без колебания.

   Жажда крови снова напомнила о себе,и я убрал язык подальше от клыков.

   – Я вижу. Так пойдем и испытаем вашу добродетель. Императорская чета прибыла на бал. Ах, тяжело мне говорить на вашем языке! Как хочется сказать по–старому: “Царь-батюшка пожаловал с государыней на пир”, но я креплюсь и говорю, как положено.

   Марфа пропустила меня вперед на лестнице, а в вестибюле пошла рядом.

   – Вам трудно строить речь из современных слов? - я проникся сочувствием.

   – Трудней, чем вам меня не укусить, - Марфа привела донельзя точное сравнение, – но я стараюсь в угожденье мужу.

   – Кто ваш муж? – рискнул спросить я, и не успел произнести второй части вопроса: “Οн человек?”

   У входа в танцевальный зал к Марфе подбежала маленькая девочка с завитыми светло-русыми волосами, одетая в белое пышное платье с розовой канвой. Запах ее был человеческим, на щеках играл сочный румянец, но синие глаза отливали неестественно ярким блескoм даже в сиянии сотен свечей.

   – Мамочка, я нашла тебя! – радостно воскликнула девчушка, прижимаясь к широкому подолу маминого платья.

   – Василиска, солнышко мое ясное, - ласково пропела вампирша, присев, чтобы обнять дочь. - Ступай к Дарье Прокофьевне. Увидимся с тобою завтра , а сегодня она тебя уложить спать и расскажет добрую сказку на ночь.

   Аккуратно уложившая волосы в высокий “тюрбан” женщина-волчица присматривала за ребенком издали, не примыкая к собравшейся рядом с ней кучке весело болтающих гостей.

   – Кто этот дядя, что пришел с тобой? – Василиса взволнованно оглянулась на меня, как будто внутреннее чутье предупредило ее о приближении чужого вампира.

   – Князь Таранский, детка, – ответила Марфа.

   – Он из твоей… родни?

   – Да, светлячок, но ты его не бойся.

   – Я и не боюсь.

   Холодный, не по-детски хваткий взгляд Василисы остановил мое приближение к ней.

   “Из нее выйдет хорошая ищейка”, – с некоторой брезгливостью подумал я.

***

Император Николай Первый и его супруга Αлександра Федоровна явились на бал с опозданием. Высокие, вытянутые в наездничьей осанке, они прошествовали к возвышению посреди зала , переходящему в мраморную лестницу, и заняли похожие на троны кресла с красной обивкой. Я скрывался от них в относительном тенечке на другой стороне зала. Мои глаза болезненней, чем привыкшие к яркому oсвещению глаза Марфы, воспринимали вездесущий свет.

   Недвижимый и сдерживающий дыхание из-за обилия запахов, а слух – из-за стучащих рядом сердец и замaнчиво пульсирующих вен, я наблюдал за тем, как душегубец Николай открыл бал, по традиции пригласив на танец хозяйку дома. Станцевал он с Марфой полонез официально до неприличия. Каждое их движение было выверенным, как марш солдат на плацу.

   Враг был на расстоянии привычного лесного броска на жертву. Хоть я не успел бы им перекусить, успел свернуть бы ему шею – отомстить за декабристов. Но вот нужна ли мне была такая месть?

   Я глубоко задумался.

   “Кто я теперь? Да вроде бы, никто. Меня как будто и не cуществует. Мне ли вершить историю? Моя история оборвалась внезапно. Насколько для меня важна теперь политика? Что она дает? В лесах не все равно ли, кто сидит в столице на престоле? Кого он казнит и милует. Могу ли утверждать уверенно, что новый постоялец царского двора не будет хуже прежнего? То, разумеется, виднее приближенным людям. Оттуда выйдут новые вершители судьбы России. Из общества мыслителей, а не из леса. Мой удел теперь сражаться не за власть, а за добычу к ужину”.

   Я старался растопить сгустившееся в душе равнодушие к будущему страны. Не получалось. Онo укоренялось глубже с каждым вдохом.

   Пританцовывая, ко мне подбежала Марфа. Взяла меня за руку и подвела к царской чете.

   Она держала меня неразрывной хваткой, показывая силу и власть. Представив меня вымышленным именем, утянула в низкий поклон. Я выдержал, смирился , произнес церемониальное приветствие, пожелав Николаю и его семейству благоденствия и процветания. Я словно пребывал в тяжелом сне. Зов голода, смятение и стыд, боль утраты просвещенных друзей – все эти чувства, одно другого хуже, смешались воедино, опутали, как скользкая рыбачья сеть.

   Прикасаясь губами к умасленной душистым кремом руке императрицы Александры Федоровны, я боялся