Его ладонь легла на лиф платья Грейс, ткань которого была тонкой и, конечно же, очень непрочной. Прикосновение к нему тотчас же вызвало воспоминание о другом подобном платье, а также о том, что с ним случилось.

Колин оторвался от губ Грейс.

– Я не сделал тебе больно, когда разрывал в карете твое платье? – спросил он, осознавая, что у него будет множество схожих вопросов, если окончательно не вспомнить, как все происходило.

– Нет, – отозвалась Грейс хрипловатым голосом, звучавшим для него словно песня, возбуждая желание чуть ли не съесть ее. Желание вкушать ее, наслаждаться ею, пока она не будет просить еще и еще, и он удовлетворит ее просьбу.

– Что ж, хорошо, – вымолвил Колин.

Чтобы сорвать с ее плеч и это платье, потребовалась всего пара секунд. Сорочки под ним не оказалось, что было только к лучшему.

Грейс пробормотала что-то насчет того, что ей нечего больше надеть, но Колин притворился, будто не расслышал, как и тогда, в карете. Но следующая мысль заставила его остановиться.

– Я причинил тебе сильную боль в тот первый раз? – спросил он. – Это было ужасно?.. Ты мне так и не сказала.

Грейс ответила не сразу.

– Да нет, не очень… Не все время.

Не все время… Надо принять это во внимание. Колин мысленно поклялся, что впредь не причинит Грейс даже малейшего дискомфорта.

Его ладонь легла на ее упругую округлую грудь, пальцы коснулись сосков, и она тихо вскрикнула.

– Мы опять будем заниматься любовью? – Ее дыхание было прерывистым.

– Да, – подтвердил он, слегка недоумевая, почему ее так трудно убедить. – Опять, а потом, возможно, снова. Вряд ли я когда-либо смогу тобой насытиться.

Вновь последовало молчание, и Колин в который раз пожалел, что лишен способности видеть. Была ли Грейс напугана? А может, она испытывала обиду? Или отвращение?

– Может, тебе еще больно этим заниматься? – спросил он.

Грейс опять какое-то время молчала, после чего ответила немного робко, но таким милым голосом, что его сердце буквально подскочило:

– Да нет, не думаю.

В течение последнего часа она проявила столько самых разных эмоций, что Колин уже устал в них разбираться. Когда он сможет видеть, наверняка станет легче. Она и кричала на него, и требовала оставить ее, и сама пыталась скрыться, а потом стала целовать с такой страстью, что его сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Наверное, им лучше вообще не разговаривать. Существующая между ними связь ощущалась во время поцелуев, и, несмотря на всю хлесткость ее слов, это единение не могло нарушиться. Нужно просто помочь ей это понять.

Колин лег на бок рядом с Грейс и переместил руку с ее груди на талию, крепко обняв на тот случай, если она снова попытается улизнуть.

– Мне трудно осознать все, что ты мне сказала.

Она сделала глубокий вдох.

– Я говорила…

– Подожди, – перебил он. – Ты утверждала, что я не испытываю к тебе настоящего желания. Ты по-прежнему в этом убеждена?

Грейс беспокойно шевельнулась, послышалось шуршание ее испорченного платья, и Колин едва сдержал улыбку. Грейс не могла сказать неправды. Она никогда не умела врать, даже в детстве.

– Вроде бы верю, но не вполне, – отозвалась она.

– Без всякого преувеличения могу сказать, что я просто схожу с ума от вожделения. – Колин потянул платье вниз, чтобы прикоснуться к ее мягкому гладкому животу. – Ты такая миниатюрная.

Грейс тоже перевернулась на бок, отчего ее тело приняло изящный изгиб под его рукой. Колин придвинулся еще ближе, все так же удерживая Грейс за талию, словно давая понять этим, что никогда и никуда ее не отпустит.

– По правде говоря, я не представляю, как мы можем опять заняться любовью, не обсудив все до конца.

Бедняжка Грейс… Она так усложняет свою жизнь. Колин покачал головой, не сомневаясь, что она это увидит.

– Но почему нет?

– Мы можем поговорить потом.

– Но я по-прежнему не намерена выходить за тебя, даже если мы снова займемся любовью.

Ему хотелось зарычать подобно льву и поцелуем заставить ее замолчать.

– Я могу объяснить, почему почти не писал тебе.

– Ты написал Лили…

В голосе Грейс чувствовалась обида, и Колин покрепче обхватил ее за талию. Если она вдруг убежит, он просто сорвет эту чертову повязку и последует за ней.

– Я написал ей только потому, что хотел узнать о тебе.

Грейс хмыкнула, явно не веря его словам.

– Ты танцевал с ней и заявил нашему отцу, что хочешь на ней жениться. Я даже… В общем, ты мне не писал. И во время пребывания на суше лишь вскользь спрашивал обо мне… Элементарное проявление вежливости.

Колин ощутил что-то вроде паники, как будто его вот-вот поглотит океанская пучина.

– Я не мог, – вымолвил он внезапно охрипшим голосом. – Ты ведь имеешь представление обо всех трудностях и ужасах морской жизни. И если бы я увидел тебя, если бы стал писать, то, боюсь, не смог бы удержать в себе свои переживания. А мне этого не хотелось.

– Тебе не хотелось видеть меня?

Колин почти ненавидел себя, но он должен был высказаться до конца.

– Признаться, я был рад тому, что ты не покидала свою комнату. А также тому, что не обнаружил тебя на том балу.

– Вот, значит, как… – Эти слова Грейс произнесла с такой горечью, что у него кольнуло в сердце.

– Я бы просто утратил всякое мужество, – произнес Колин, стискивая ее бедро. Возможно, у нее останется синяк, но ему было все равно, он не мог позволить ей убежать. – Ты ведь все знала и понимала, я чувствовал это по твоим письмам. У меня возникало ощущение, как будто мы с тобой беседуем. – Ему даже не верилось, что он только что произнес весь этот вздор.

Наверное, лучше было бы предоставить Грейс возможность связать свою судьбу с нормальным человеком, а не с таким безумцем, как он сам. Зачем пытаться сделать ее своей? Зачем навязывать себя в качестве мужа, пребывая в столь ущербном состоянии?

Колин разжал ладонь и убрал руку.

– Ты права, – вымолвил он. – Ты заслуживаешь лучший вариант, чем я.

Пальцы Грейс коснулись его шеи.

– Я рада, что ты воспринимал нашу переписку как диалог, хотя и нечасто вставлял в него свои слова.

– Я был слишком труслив.

– Ты испытывал боль. – Ее пальцы скользнули к его щеке. – Даже не представляю, как ты пережил эту боль и чувство вины. Ты очень сильный.

Колин ощутил, как на его глаза навернулись слезы. Слава богу, у него на лице была повязка.

– Нет, – возразил он на удивление твердым голосом. – Я вовсе не сильный. И ты должна об этом знать, если уж нам предстоит пожениться. Впрочем, обратного хода для нас все равно нет. В карете мы вступили в интимную связь, и этот факт не перестанет существовать по одному только твоему желанию. Я обесчестил тебя, лишил девственности. У тебя нет иного выбора.