– Я сама намеревалась соблазнить тебя, – едва слышно произнесла Грейс. – Или же заявить, что ты скомпрометировал меня, если бы мне не хватило храбрости на первый шаг.

Колин открыл рот от изумления.

– В самом деле?

– Тебя не удивило, почему мы оказались в карете наедине?

До сих пор охваченный эмоциями, он был просто не способен на какие-либо умозаключения. Но теперь, когда она упомянула об этом…

– Твоя мать позволила тебе отправиться в дорогу без какой-либо компаньонки?

– Я сумела ее убедить. А если бы я передумала, то было бы объявлено, что я сопровождала тебя в качестве друга семьи.

– И герцогиня согласилась?

– Согласилась. Я сказала матери… – Грейс не договорила и убрала свою теплую руку с его щеки.

– …что ты хочешь меня заполучить, – закончил он за нее. – Даже зная, какой я трус?

Она села на кровати.

– Нет, Колин, ты не трус.

– Трус… Самый настоящий. – Колину было просто необходимо высказать все то, что он столько раз говорил Грейс в своих мыслях, но никогда не излагал на бумаге. – Я постоянно испытывал страх – и днем, и ночью. Мне до сих пор снятся все те ужасы. А иногда и наяву, здесь, в мирной жизни, слышится пушечная канонада.

– А еще ты испытывал чувство вины за то, что оставался живым и не получал ни единой царапины, – добавила Грейс.

Он и не сомневался в том, что она все понимает.

– Да… И я по-прежнему боюсь, как глупый трусливый заяц.

Ее ладонь легла ему на шею.

– Только сумасшедшие, находясь в гуще сражения, не испытывают страха.

– Но это как-то не мужественно, – пробормотал Колин, понимая, что очень трудно объяснить свое состояние другому человеку, тем более женщине.

Мягкие губы Грейс коснулись его губ. Она впервые поцеловала его сама, по собственной инициативе! И от этого поцелуя его терзания несколько ослабли.

– Я считаю тебя очень мужественным, – прошептала она. – О твоей храбрости свидетельствуют также и твои награды. Ты столько раз спасал жизни другим…

Образовавшийся в горле комок не позволил Колину что-либо ответить.

– Мужчина, которого не затрагивают гибель и страдания окружающих, это не мужчина, а… какое-то бездушное животное.

Грейс даже не представляла, насколько созвучны ее слова некоторым его мыслям. Порой Колин смотрел на своего друга Филиппа, который мог шутить и улыбаться через пять минут после того, как у его ног скончался кто-то из членов экипажа, видел его голубые ясные глаза, выражавшие полную безмятежность, и думал примерно так же. Филипп был подобен волку, хладнокровному хищнику, убивающему без всякого сожаления.

Интерес к этим воспоминаниям угас сразу же после очередной реплики Грейс.

– А в этот раз… ты снимешь одежду? – В ее голосе очаровательным образом смешивались и робость, и любопытство.

– А в карете я не раздевался? – Ну, конечно же, нет… Слегка севшим голосом он выдавил: – Я обращался с тобой не так, как ты того заслуживаешь. Какой же я был болван!

– Потому что не снял рубашку? – Ирония в словах Грейс ослабила боль в его груди. – Или свои бриджи? – добавила она. – Мне, кстати, пришлось самой их застегивать.

– Какой позор… – пробормотал Колин, между тем как его рука скользнула по ее спине, сдвинув разорванное платье еще ниже, к самым бедрам. – Я просто сгораю от стыда.

Грейс засмеялась своим очаровательным смехом. Колин прикинул, в каком месте кровати они находятся, после чего поместил Грейс под себя. Так будет безопаснее. Так она будет защищена от всего на свете.

Грейс тихо ахнула.

– Поскольку мы поженимся в самое ближайшее время, будет нелишним попрактиковаться в том, чем занимаются супруги. – Он накрыл ее грудь ладонью, нашел сосок и потянулся к нему губами.

Пару мгновений спустя она уже не смеялась. Радость никуда не ушла, но теперь Грейс извивалась под ним, хватала ртом воздух и тихо постанывала от наслаждения.

Колин дал ей время отдышаться и поинтересовался хрипловатым голосом, продолжая ласкать ее грудь:

– Ты прикасалась ко мне в карете или же это делал только я?

– Нет, не прикасалась, – прошептала Грейс.

– А хочешь этого? – Он затаил дыхание. Возможно, пройдет не один месяц, прежде чем она станет достаточно раскованной. Тем более что в ее головке засели столь нелепые идеи насчет него самого. Черт, неужели она думает, что он мог бы столь же страстно, как и с ней, заниматься любовью с другой женщиной?

Хотя что Грейс, в сущности, знает? Ведь до него она не имела подобных контактов с мужчиной. Она никогда…

Колин вдруг осознал, что Грейс ни словом не обмолвилась о том, что была девственницей. Но он в этом не сомневался. В ее поцелуях, в томном трепете тела он угадывал изумленно-радостное восприятие новых ощущений. Она не любила Макиндера и, конечно же, не позволяла ему ничего, кроме поцелуев.

– Да, я хочу этого, – выдохнула она.

Колин сел, спустив ноги вниз, и в считаные секунды снял через голову рубашку, скинул сапоги и стянул с себя бриджи вместе с нижним бельем. Грейс, притихшая, словно церковная мышка, не проронила при этом ни слова – даже тогда, когда он окончательно освободил ее от порванного платья, которое сбросил на пол.

– Ну, что скажешь? – спросил Колин, упершись руками в бока.

Послышался смех, выражавший явное восхищение.

– Вообще это несправедливо, – заметил он. – Ты меня видишь, а я могу тебя только осязать.

И еще пробовать на вкус, но к этому Грейс следовало подготовить.

Нежная ладошка погладила его по колену с сочувствием, в котором он не нуждался. К счастью, Колин мог неплохо ориентироваться по памяти и потому безошибочно подцепил отброшенное платье.

– Тебе нравится на меня смотреть?

– Да… – В голосе Грейс чувствовалось откровенное желание, что было для него немалым сюрпризом. Возможно, она еще не раз удивит его на протяжении их долгого совместного бытия. И он с радостью посвятит свою жизнь постижению ее непростой натуры.

С этой мыслью Колин оторвал полосу от подола поднятого платья.

– Что ты собираешься делать?

Не отвечая, он коленом нашел край кровати, по звуку определил, где находится Грейс. Не хватало еще, чтобы он рухнул на нее, как подрубленное дерево.

Затем провел ладонью по ее животу, по упругой груди и задержал руку на ключицах. Они были одновременно и хрупкими, и сильными, имеющими идеальную форму, как и все ее тело, которое, несмотря на миниатюрность, несло в себе сердце, способное вместить его самого – со всей присущей ему глупостью, из-за которой он не отвечал на ее письма, танцевал с ее сестрой… В общем, со всеми его недостатками.