— Дурак! Разве я похож на грезящего? Разве я сам опрокинул лампу? Разве я сам разорвал эти бумаги?

— Я не смею опровергать Вашу Светлость. Но весь этот год у нас свирепствует эпидемия странных снов. Не далее как несколько минут тому назад, я задремал, и мне пригрезилось, что невидимая рука дала мне две оплеухи.

— Две оплеухи! — вскричал герцог, — Это привидение! Я не узнал его, хотя это был тот же голос и те же движения. Мой друг, ни слова об этом. Возьми мой кошелек и храни тайну.

— Это уже третья тайна, — пробормотал верный слуга и стал раздевать герцога с таким усердием и такою ловкостью, что заставил его рассмеяться.

Столько волнений, одно за другим, лишили Душку сна. Немудрено, что он задремал только на заре. Около полудня герцог проснулся от страшного гула: звонили в колокола, стреляли из пушек, гремела музыка. Герцог позвонил, вошел Рашенбург с букетом цветов.

— Дозвольте, Ваша Светлость, — сказал он, — мне первому выразить общую радость. Сборы уменьшены! Тюрьмы открыты! Армия сокращена! Ваш народ опьянел от любви и признательности! Выйдите к нему на балкон, Ваша Светлость, и покажитесь благословляющей вас толпе.

Рашенбург не мог дальше продолжать, слезы заставили его умолкнуть. Он хотел отереть себе лицо, но в волнении вместо платка вытащил из кармана газету и начал целовать ее как сумасшедший.

Герцог взял у него газету и, пока его одевали, тщетно старался привести в порядок свои мысли. Каким образом эти сумасбродные приказы объявлены? Кто их доставил в газету? Почему не появляется Видувильст? Он хотел сообразить, справиться, расспросить, но в это время под окнами дворца раздались шумные возгласы.

Едва герцог показался на балконе, раздались крики восторга, заставившие невольно забиться и его сердце, он зарыдал, сам не зная почему, в эту минуту пробил полдень, привидение сказало правду: герцог выздоровел.

Вдруг в комнату вошел юный паж Тонто и вручил герцогу запечатанный пакет. Генерал Байонет извещал герцога, что шесть распущенных полков под предводительством Видувильста возмутились. Байонет умолял герцога прибыть к войскам и принять над ними командование.

Увлекаемый Тонто и Рашенбургом, герцог тайно покинул за мок и отправился к армии.

VIII. Сильные недуги лечатся сильными средствами

Войска встретили герцога холодно. Грустный, задумчивый вошел он в ставку генерала и с тяжелым вздохом опустился в кресло.

— Ваша Светлость, — сказал Байонет, — войска ропщут и колеблются, необходимо их воодушевить, иначе вы погибли. Неприятель перед нами. Попробуем атаковать его. Велите трубить сигнал, мы последуем за вами.

— Хорошо, — сказал герцог. — Прикажите садиться на коней. Через минуту я буду с вами.

Оставшись наедине с Рашенбургом и Тонто, герцог произнес тоном отчаяния:

— Мои добрые друзья, бросьте господина, который ничего не может сделать для вас. Я не стану защищать перед неприятелем свою несчастную жизнь. Обманутый в любви, убитый изменой, я сознаю в своем несчастии десницу Господню, которая меня постигла. Это кара за мои преступления: я убил герцогиню из подлой мести. Настало время искупить мою ошибку — я готов.

— Ваша Светлость, — отвечал Тонто, — прогоните эти грустные мысли. Если бы герцогиня была здесь, она приказала бы вам защищаться. Вы можете мне поверить, — прибавил он, щипля свои только что пробивающиеся усики, — Я знаю женщин. Даже мертвые они отомстили бы за себя. Притом же вы не убивали герцогини, может быть, она вовсе не так мертва, как вы думаете.

— Дитя, что ты говоришь? — воскликнул герцог. — Ты потерял голову.

— Я хочу сказать, если есть женщины, готовые умереть, чтобы взбесить своих мужей, почему не может быть таких, которые воскресают, чтобы взбесить их еще более? Забудьте о мертвых, думайте о живых, которые любят вас. Вы — герцог, сражайтесь же, как герцог, и если нужно умереть — умрите герцогом.

— Ваша Светлость, — объявил Байонет, входя с саблей в руке, — время не терпит.

— Генерал, прикажите трубить «седлай»! — крикнул Тонто. — Мы сейчас идем.

Герцог Душка дал выйти генералу и сказал, взглянув на Тонто:

— Нет, я не могу. Я не знаю, что со мною делается, я в ужасе от самого себя! Я не боюсь смерти, я сам убью себя, и тем не менее мне страшно, я не могу сражаться.

— Ваша Светлость, — уговаривал Тонто, — призовите все свое мужество. На лошадей, это необходимо. Боже великий, — воскликнул он, ломая руки, — герцог меня слушает, мы пропали!.. Идем, — объявил он решительно, схватывая герцога за плащ. — Вставайте! На коня, несчастный! Душка, спасай свое государство, спасай всех, кто любит тебя! Подлец! Посмотри на меня: я ребенок и иду умирать за себя. Не позорь себя, иди сражаться. Если ты не встанешь, я, твой слуга, прибью тебя. Слышишь ли?

— Бац! Бац! — и две пощечины, которыми паж наградил Душку, огласили воздух.

— Смерть и проклятие! — вскричал герцог, обнажая шпагу. — Раньше, чем умереть, я убью этого негодяя!

Но негодяя уже не было в палатке. Одним прыжком он очутился на лошади и несся с обнаженной шпагой на неприятеля, крича:

— Герцог, друзья мои, герцог! Вперед, вперед!

Обезумевший от гнева Душка несся за пажем, не думая ни о смерти, ни об опасности. Байонет мчался за своим повелителем, войска следовали за генералом.

Более блестящей кавалерийской атаки не бывало в истории.

Застигнутый врасплох неприятель едва успел построиться в боевой порядок. Один лишь Видувильст узнал герцога и тотчас с поднятой саблей устремился на него. Герцог погиб бы, если б Тонто не успел осадить свою лошадь и принял на себя удар Видувильста, верный паж испустил громкий крик и упал с лошади. Но смерть его была отомщена: герцог всадил по рукоятку шпагу в горло изменника. Войска, одушевленные геройством своего предводителя, рассеяли неприятеля.

Герцог вошел в палатку, чтобы отдохнуть немного: увидя Ра- шенбурга, он вспомнил о Тонто.

— Что паж? — спросил он, — умер?

— Он жив, но безнадежен. Я велел перенести его поблизости, к его тетке, маркизе де Касторо, для него было бы великое сча стье увидеть перед смертью Вашу Светлость.

— Хорошо, — сказал Душка, — проводи меня к нему.

При входе в замок герцога встретила маркиза и проводила в комнату, где лежал больной.

— Вот странность, — воскликнул Душка, — мне еще не приходилось видеть подобной раны! У пажа всего один ус! Что за чудо! с одной стороны это как будто Тонто, мой негодный паж, с другой — это… это… Да, я не ошибаюсь, это ты, мой добрый ангел, мой спаситель, это ты, моя бедная Пацца!

С этими словами герцог опустился на колени и схватил протянутую руку.