час спустя мы нагнали караван из трех повозок и нескольких десятков сопровождающих. Чувствовалось приближение к цивилизации, еще одна дорога уже с левой стороны примкнула ближе к вечеру.

— Завтра Кулиш, — объявил Тард на вечернем привале. Кулиш с его слов был городком хеттов, и в городе действовал жесткий закон, ограничивающий ношение оружия. Все оружие прибывающие сдавали городской страже на воротах. Оно укладывалось в ящики, закрывающиеся странным замком-защелкой. «Ключ» выдавался старшему группы. Стражники в островерхих железных шлемах, суконных платьях до колен, были вооружены длинными копьями, на левое плечо был закинут деревянный щит. Что-то среднее между кинжалом и мечом без ножен, было за поясом у старшего, крикливым голосом отдававшего команды. Лезвие кинжала было далеко от идеала, и я, постаравшись подойти к нему вплотную, увидел, что остротой там и не пахнет.

Ару сдал свое копье, Саленко был без оружия. Мой сложенный бенчмейд бараж сильно заинтересовал стражника, но оружия в нем он не увидел. А по Глоку вообще скользнул равнодушным взглядом — ничто в его глазах не напоминало оружия в непонятной штучке. Автомат предусмотрительно не взял — гулять с ним по городу не так удобно, да и странная конструкция привлекала бы внимание.

Торговая ярмарка в Кулише длилась две недели, начинаясь рано утром и заканчиваясь при свете факелов. Торговые ряды уходили вдаль, строго с запада на восток, между ними не было прохода на соседние ряды. Прибывшие со своими товарам занимали свободное место, если на нем не стояла глиняная дощечка с двумя линиями по диагонали.

— Почти как знак «стоянка запрещена», — прокомментировал Саленко табличку. Наша группа заняла свободное место. Наши товары были в самом низу повозки, пришлось ждать не меньше получаса, прежде чем к нам прибыла повозка гарбаша. Я переживал, что мои бесценные шкуры могли снять по ошибке или по умыслу, но все оказалось на месте.

Расстояние между рядами было довольно широкое — встреченные повозки могли разъехаться, не зацепив друг друга. Хотя шла вторая половина дня, народу было много — кроме повозок гарбашей, развозивших товар, встречались повозки с богато одетыми людьми. Их конструкция тоже была одноосной, но выглядели они иначе, напоминая…

— Это же практически колесницы, — вскрикнул Саленко при виде одной такой повозки. После тихого Хала было ощущение, что мы попали в человеческий муравейник — рынок бурлил, слышались разноголосые выкрики.

— Надо бы понять, что сколько стоит, — Саленко кивнул, не отрывая взгляд от паланкина, что несли шестеро голых по пояс мужчин. Это были первые черные, в смысле, африканцы, встреченные мной в этом мире. Паланкин остановился возле нашего ряда, из-за цветастых тканей высунулась рука, указавшая на соболиные шкуры.

Тард взглянул на меня, дескать, товар же твой. Взяв одну шкуру, подошел к паланкину, носильщики поставили его на землю, и из него вышла мулатка. Девушка была обмотана яркой желтой тканью на манер индийского сари, волосы собраны на макушке — массивная заколка в форме кинжала сдерживала копну черных волос.

На ногах обувь по типу балеток, перепоясанных тонкой тесьмой.

— Мана лиа суни? — голос звучал мелодично, словно журчал ручеек. Взяв из мои рук шкурку, мулатка стрельнула карими глазами, ее роскошные ресницы вздрогнули, как крылья бабочки. Она накинула шкурку на плечи, вызвав вздох восхищения у людей рядом. Серебристо—белая шкурка отлично контрастировала с ее кожей и отлично смотрелась в тон великолепным белым зубам.

— Мана лиа суни? — повторила девушка и, рассмеявшись, добавила:

— Миала?

Ни Саленко, ни Тард не поняли ее слов — на запястьях обеих рук девушки были кольца типа браслетов. Сняв одно кольцо с запястья, она протянула его со словами:

— Сикль!

— Нет, — вырвалось из меня, прежде чем понял, что сказал.

— Не? — она смогла повторить лишь две буквы. Сняв второе кольцо, мулатка взглянула на меня:

— Ше сикль!

Интуиция подсказывала, что девушка сильно запала на шкурку и цену явно дает достаточную. Это было понятно по вздоху остальных торговцев, что сгрудились возле нас.

— Нет, — и в ответ на мой второй отказ в ее глазах заплескалось отчаяние. Она приоткрыла занавеску паланкина и повозившись минуту, протянула мне пластинку того же цвета, что и браслеты, размером примерно пять на пять сантиметров:

— Ит сикль!

Если по браслетам у меня были сомнения, то пластинка явно была из серебра.

— Продано, — улыбнулся покупательнице, принимая пластинку.

Вокруг поднялся гомон, из паланкина выскочил пузатенький мужчина, в одежде типа банного халата.

— Эниа! — на его возглас мулатка обернулась и отмахнулась, типа «отвали». Несколько рук тянулись ко мне, словно пытались пощупать это «ит сикль». Возвращая девушке тоненькие браслеты, почувствовал, как она вздрогнула при прикосновении моих пальцев — ее ресницы дрогнули и поспешно, без слов, она села в паланкин вслед за мужиком. Носильщики подняли паланкин, и процессия удалилась, сопровождаемая криками торговцев и зрителей.

— Это серебро, — подтвердил Саленко после осмотра пластинки, — И его не меньше ста грамм. Сама пластинка была незатейливой — на аверсе был выбит кружок, на реверсе — изображение двух линий, напоминавших знак из старой жизни. Такие ставили на трансформаторных будках — «Не влезай, убьет!», только черепа не хватало.

В тот день я ничего больше не продал — покупатели щупали оставшиеся две соболиные шкурку, восхищались медвежьей, но уходили, услышав «ит сикль».

Ночевали торговцы прямо на местах торговли, разжигая костры в проходе. Нашей группе удалось продать несколько кувшинов — часть была обменена на куски тканей и пять наконечников для стрел. Только за один кувшин заплатили маленьким кусочком, едва ли несколько сантиметров в диаметре. Это не было чистое серебро, мы так и не поняли его номинал.

Второй день торгов был таким же — мои цены на шкуры были слишком высоки для покупателей, хотя возле меня собиралась толпа. Оставив Ару и Саленко вместо себя, побродил по рядам, обращая внимания на товары. Больше всего продавалось скота и птицы — козы, волы, утки, гуси, даже встретил пару тощих коров, едва или выше метра в холке. Были ткани, посуда, в основном из глины. За одним прилавком у мужчины была стеклянная посуда — немного примитивная, с разноцветными разводами. Возле него толпилась огромная куча людей, ахая.

— Мана? — как оказалось, это слово было чуть ли не аналог общемирового «сколько».

— Ит сикль, — отозвался продавец, сопровождаемый гулом восхищения. Именно столько мне дали за шкурку, мулатка явно очень хотела соболя, раз заплатила столь