обсушили, и мы остались наедине. В углу между двух факелов возвышалась груда шкур, служивших ложем любви. По крайней мере, следующие пару часов шкуры выполняли эту функцию.

Насытившись, мы полулежа рассматривали друг друга. Время языка любви прошло, теперь мной двигал интерес скорее профессиональный. Что это было с ее стороны? Спонтанное решение или уловка с далеко идущими планами? Попытки завязать разговор успеха не имели — ни единого слова не понимал из ее певучего языка, как и она из моих слов. Моя одежда лежала на краю купальни, и я, поцеловав мулатку на прощание, начал одеваться. Настал момент истины — если мне позволят уйти, случившееся — просто интрижка. Если нет — нащупал рукоять пистолета, устраивая его за поясом — я готов дорого продать свою жизнь.

— Дзинь, — звук гонга едва не заставил выхватить пистолет, Эниа улыбалась, не делая попытки прикрыться. На звук отреагировали — слышались одиночные шаги. Отойдя от лестницы наверх на несколько метров, ждал, кто появится из полутемного прохода.

Мужчину я узнал — это был тот самый африканец, что привел меня сюда. Короткий диалог, и чернокожий призывает следовать за ним. Девушка сзади обвила мою шею руками и выдохнула в ухо:

— Наи хорина, — в голосе была печаль, страсть и расставание. Так я оценил эти слова, словно мы прощались навсегда.

— Ну, бывай, — не убирая руки от рукояти пистолета, последовал за носильщиком. Мы проделали весь путь в обратном порядке — вышли из дома, пересекли площадь и прошли закоулками, прежде чем дошли до рынка. У входа в рынок чернокожий гигант попрощался одним словом «мирани» и повернул обратно.

Саленко облегченно выдохнул и кинулся ко мне:

— Мы уже собирались на твои поиски, но Тард успокоил меня, сказав, что в городе безопасно. Где ты был?

— Расскажу потом, — отстранился от археолога. Очень хотелось спать, Эниа оказалась ненасытной, снова и снова требуя любви. Устроившись поудобнее, попытался заснуть, но перед глазами, сменяя друг друга, возникали образы Ады и Энии. В глубине души чувствовал себя предателем, но стоило вспомнить Эниа, как чувство вины уступало место страсти. При моей не такой богатой сексуальной жизни Эниа уверенно заняла бы почетное первое место.

Утром нашелся покупатель на медвежью шкуру — это был скорее всего вельможа-военачальник. За поясом торчал бронзовый кинжал с богато разрисованной рукоятью. Сопровождали его двое воинов без кинжалов, но с копьями в руках. На воинах даже было подобие кольчуги — бронзовый диск диаметром сантиметров в тридцать был закреплен на груди системой кожаных ремней.

Военачальник, не торгуясь, выложил ит сикль за шкуру медведя, небрежно кивнув охранникам. Так и не уделив лишнего внимания, покупатель удалился, сопровождаемый воинами со шкурой в руках.

К обеду все было распродано — у меня осталась непроданной одна соболья шкурка, самая некрасивая из трех.

— Надо искать кузнеца и гончаров, — Саленко напомнил о главной цели нашего приезда.

Совместными усилиями ему и Ару удалось выяснить у прохожих, что ремесленники располагаются в другой части Кулиша. Тард вызвался нас сопровождать, он бывал в городе еще простым парсом в роли охраны и грузчика.

Ремесленную часть города можно было узнать даже по запахам — самым стойким и отвратительным был запах мочи в районе кожевенников. Как ни странно, гончаров здесь не нашлось, может, поэтому кособокие кувшины и плошки Хала раскупались так быстро. Но мы нашли целые четыре кузни, где ковали бронзовое оружие и предметы быта.

Моей целью было заполучить кузнеца, перевезти его со своей кузней в Хал, где планировалось наладить железное, точнее, стальное производство. Первые трое кузнецов, заслышав наше предложение, только усмехались. Ару старался максимально точно перевести мои слова, но мы потерпели неудачу. Четвертая кузница была совсем маленькой, рядом не было толпы заказчиков.

Кузнец оказался совсем молодым — здоровенный детина под два метра ростом бил по наковальне, высекая сноп искр. Еще на подходе Саленко разволновался, опередив нас, ворвался под навес и едва не угодил под удар молота. Взбешенный незваным гостем, что так бесцеремонно ворвался на его рабочее пространство, кузнец сгреб археолога, отрывая от земли.

— Поставь его на место, он не хотел проявить неуважения, — слова Ару подействовали, освобожденный Саленко юркнул за мою спину.

— Это крица, железная крица.

— Стой, — прервал болтуна, — Что ты хочешь сказать?

— Он работает не с медью, его заготовка из железа, я это понял по цвету искр, — осмелев, Саленко вышел из-за моей спины, показывая на мерцающий красным кусок породы на наковальне.

— Ару, спроси его, что у него на наковальне?

Кузнец уже терял терпение, но вопрос Ару заставил выражение лица измениться.

— Эшк, — слово мне было незнакомо, но я знал, как будет «медь» на хеттском.

— Цест? — на мой вопрос кузнец отрицательно покачал головой и снова повторил: — Эшк!

— У тебя колышек с собой?

В ответ на мой вопрос украинец извлек из-за пояса металлический колышек, попавший сюда из прошлого мира. Протянув его кузнецу, ожидал его реакции. Тот внимательно его осмотрел, и, взяв свой молот, нанес пару несильных ударов по острию колышка, попробовал его на гибкость. Его лицо выражало крайнюю степень изумления: словно позабыв о нас, детина всячески тискал колышек, как малое дитя играет с любимой игрушкой.

Из угла своей кузницы он достал металлическую полоску — края полоски были затронуты ржавчиной. Кузнец играючи согнул заготовку и обескураженно уставился на наш колышек, словно не верил своим глазам.

— Эшк, — уверенно повторил он прежнее название, протягивая обратно наш образец. Этот мощный молодой мужчина словно преобразился — на колышек и на нас смотрел уже не свысока и самоуверенно, как пару минут назад.

Мое сердце ликовало: одного взгляда на кузнеца было достаточно — этот согласится на все. Он с таким благоговением смотрел на колышек, что трудно было ожидать другого ответа.

Но возникла проблема — он и Ару практически не понимали друг друга. Даже Тард мог объясниться лишь частично. После получасового мучения, мы смогли понять позицию друг друга.

Кузнеца звали Этаби, он был согласен ехать куда угодно, если ему расскажут секрет «эшк», что был в наших руках. Жил он прямо в кузне — в углу был импровизированный топчан, накрытый козьими шкурами. Я бы дал парню не больше двадцати пяти — густая короткая борода делала его немного старше. Борода была вся пропалена — изъяны выбранной профессии.

С великим трудом удалось объяснить парню, что уезжаем