– Когда это было?

– Летом, – ответила ей Хелен.

– Не помню, чтобы я об этом читал, – сказал Арчи, которому два часа застолья пошли только на пользу: выпивка уняла язык, обычно занятый тошнотворным самовосхвалением.

– Возможно, полиция все скрывает, – предположил Дэниэл.

– Заговор? – Тревор не скрывал скепсиса.

– Такое происходит регулярно, – парировал Дэниэл.

– Зачем им такое скрывать? – спросила Хелен. – Это же бессмысленно.

– Когда это полиция делала что-то осмысленное? – ответил Дэниэл.

Бернадетт встряла прежде, чем Хелен успела что-то сказать.

– Нам уже и не нужно читать о таких вещах.

– Говори за себя, – выкрикнул кто-то, но она его проигнорировала и продолжила:

– Насилие притупило наши чувства. Мы больше его не замечаем, даже когда оно у нас прямо под носом.

– Каждый вечер по телевизору, – добавил Арчи. – Смерти и бедствия в цвете.

– В этом нет ничего особенно современного, – сказал Тревор. – Человек елизаветинской эпохи тоже постоянно наблюдал смерть. Публичные казни были очень популярной формой развлечения.

Стол разразился какофонией мнений. После двух часов вежливого обмена сплетнями вечеринка вдруг накалилась. Слушая, как разбушевался спор, Хелен сожалела, что у нее не хватило времени проявить и напечатать фотографии; граффити подкинули бы дров в этот пьянящий галдеж. Как всегда, последним, кто высказал свою точку зрения, был Перселл; и – опять же, как всегда – она разила наповал.

– Разумеется, любезная моя Хелен, – начал он, и поддельная усталость в его голосе лишь подчеркивала полемический задор, – все твои свидетели могут лгать, не правда ли?

Разговор за столом утих, и все головы повернулись к Перселлу. Тот упрямо игнорировал чужое внимание и, повернувшись, шептал что-то на ушко пришедшему с ним юноше – своей новой страсти, которую, как всегда, выбросит через несколько недель, увлекшись очередным милым сорванцом.

– Лгать? – сказала Хелен. Замечание уже взбесило ее, а ведь Перселл и десятка слов еще не произнес.

– Почему бы и нет? – ответил он, поднося к губам бокал с вином. – Возможно, каждый из них плетет свою продуманную небылицу. История покалеченного в туалете идиота. Убийство старика. Даже этот крюк. Все это элементы вполне знакомые. Ты же, скорее всего, понимаешь, что во всех этих историях о насилии есть нечто традиционное. Раньше ими обменивались постоянно; они вызывают этакий фриссон. Возможно, есть что-то соревновательное в попытке найти новую деталь для коллективного вымысла, свежий поворот, от которого байка сделается хоть немножко страшнее, когда ее пересказываешь.

– Возможно, тебе они и знакомы… – сказала Хелен, защищаясь. Перселл вечно был таким манерным; это ее раздражало. Будь она проклята, если согласится с ним, пусть даже в его аргументах найдется здравое зерно. – …а я никогда раньше не слышала подобных историй.

– Разве? – сказал Перселл, словно она призналась в неумении читать. – А о любовниках и сбежавшем психопате ты слышала?

– Я слышал, – сказал Дэниэл.

– Парня потрошат – обычно это делает человек с крюком вместо руки – и оставляют тело на крыше машины, а девушка прячется внутри. Это поучительная история, предупреждающая об опасностях бесконтрольной гетеросексуальности. – От шутки засмеялись все, кроме Хелен. – Такие байки очень распространены.

– Так ты утверждаешь, что они мне лгут, – воспротивилась она.

– Не вполне лгут…

– Ты сказал, что лгут.

– Я тебя провоцировал, – отразил удар Перселл; его умиротворяющий тон злил ее как никогда. – Я не хотел сказать, что они делают это нарочно. Но ты должна признать, что пока не встретила ни единого свидетеля. Все события происходят в какой-то неназванный день с каким-то неназванным человеком. Они доходят до тебя через несколько рук. В лучшем случае происходят с братьями друзей дальних родственников. Пожалуйста, рассмотри вероятность того, что в реальности этих событий могло не быть вообще и все это просто страшилки для скучающих домохозяек.

Хелен ему не возразила – по той простой причине, что аргументы у нее закончились. Замечание Перселла о подозрительном отсутствии свидетелей было совершенно логичным; она и сама об этом думала. И очень странным было то, что женщины из Раскин-корта поспешно заключили, будто убийство старика произошло в другом районе, как будто эти жуткие события постоянно происходили где-то неподалеку – за углом, дальше по улице, – но всегда не здесь.

– Так зачем? – сказала Бернадетт.

– Что зачем? – переспросил Арчи.

– Эти истории. Зачем рассказывать такие жуткие истории, если это неправда?

– Да, – сказала Хелен, сваливая конфликт обратно на упитанные колени Перселла. – Зачем?

Перселл любовался собой, понимая, что его вклад в обсуждение резко изменил исходную посылку.

– Понятия не имею, – сказал он, с удовольствием выходя из игры теперь, когда раскрыл свои карты. – Не стоит принимать меня настолько всерьез, Хелен. Сам я стараюсь этого не делать.

Сидевший рядом с Перселлом юноша хихикнул.

– Возможно, это просто табуированная тематика, – сказал Арчи.

– Замалчиваемая… – начал Дэниэл.

– Не в том смысле, который ты имеешь в виду, – прервал его Арчи. – Жизнь – это не только политика, Дэниэл.

– Какая наивность.

– Что такого табуированного в смерти? – спросил Тревор. – Бернадетт уже об этом говорила: она постоянно у нас перед глазами. По телевизору, в газетах.

– Возможно, все-таки недостаточно близко, – предположила Бернадетт.

– Никто не будет возражать, если я закурю? – перебил их Перселл. – Десерт, похоже, отложили на неопределенный срок.

Хелен проигнорировала его реплику и спросила у Бернадетт, что она имела в виду под словами «недостаточно близко».

Бернадетт пожала плечами:

– Я не уверена, – призналась она, может, только то, что смерть должна быть рядом; мы должны знать, что она прямо за углом. То, что по телевизору, недостаточно близко.

Хелен наморщила лоб. Это наблюдение казалось ей здравым, но в суматохе момента она не могла осознать его значимости.

– Ты тоже думаешь, что это вымысел? – спросила она.

– Эндрю правильно говорит… – ответила Бернадетт.

– Премного благодарен, – сказал Перселл. – Есть у кого-нибудь спички? Мальчишка заложил мою зажигалку в ломбард.

– …об отсутствии свидетелей.

– Это доказывает лишь то, что я не встретила никого, кто на самом деле что-то видел, – возразила Хелен, – а не то, что свидетелей не существует.