– Как раз шестьсот тысяч, нам бы хватило на все операции разом, – подсчитала Саша.

Муж продолжал:

– Да, на все! А Кристина из Польши выставляется в Америке, а Андреас из Австрии в Лондоне. Наверняка тоже в итоге продадут свои картины и получат кучу денег. Нет, я не завидую, они все крутые ребята, но почему у тебя муж такой бездарь, что не может нарисовать картину, продав которую мы бы смогли оплатить необходимые ему операции?

В голове щелкнуло, и Саша медленно произнесла:

– Мой муж отнюдь не бездарь. Твоя картина гениальна.

Илья шепотом прогудел:

– Забудь об этом хламе, который я искромсал и выбросил на свалку. Кстати, думаешь, если ребятам рассказать, захотят ли те из них, кто сейчас находится на пути к успеху и получает первые большие гонорары, нам помочь? Понимаю, что это попрошайничество, но ради нашего сынка я готов на все! В рабство тому, кто денег даст, продамся!

Саша ответила:

– Может, даже и дадут, а если понадобится еще? Ивану Ильичу даже после успешных операций нужны будут дорогостоящие медикаменты, причем всю его жизнь. Почему кто-то обязан давать нам полмиллиона или даже целый миллион? Или два? Да и не дадут, скорее всего, и тут трудно кого-то осуждать. Но нам и не нужна чужая помощь.

Илья запустил обе руки в бороду.

– В лотерею выиграть планируешь? Или банк ограбить? Нет, лучше ювелирный магазин! Тут до Монте-Карло недалеко, может, напасть на какую-нибудь тамошнюю дамочку, изъять у нее ожерелье и пару перстней…

Представив мужа в виде гангстера, Саша слабо улыбнулась. Увы, не его амплуа.

– Ты не так меня понял. О гениальной картине я подумала, когда вспомнила твоего Петрова-Водкина.

Воцарилась тишина, в которой было только слышно мерное сопение Ивана Ильича.

– Помнишь, банкир-миллиардер из Москвы заплатил за нее почти два миллиона долларов. А два миллиона долларов – это, если я не ошибаюсь, десять миллионов франков или даже чуть больше.

Муж судорожно сглотнул.

– А десять миллионов франков не просто решат все проблемы и спасут нашего Ивана Ильича, но и обеспечат ему должный медицинский уход на всю жизнь, причем долгую, здоровую и комфортную. И это, заметь, цена всего лишь одной картины, к тому же далеко не самого ходового на Западе русского художника.

Илья снова сглотнул и, переставив коробок с сыном, словно младенец мог их понять, спросил:

– Да, но подлинник «Коней на водопое в желтом пруду» ушел в качестве оплаты за мое освобождение, а что стало с моей копией, понятия не имею! Наверное, приобщили в качестве доказательства к уголовному делу этой галеристки, как ее там…

Полины Аркадьевны Волковой-Красовской, получившей, как сумела выяснить Саша через сотрудников виллы Арсон, интересовавшихся миром искусства современной России и тамошними скандалами, четыре с половиной года колонии общего режима.

Негусто, но наверняка пойдет ПВК на пользу.

Жаль, что свои не самые мелкие бриллианты и собольи палантины она взять туда не сможет.

Вот бы еще и Федю, нет, уже давно не ее Федю и никогда, собственно, таковым не являвшегося, отправить в подобное место: только, с учетом гораздо большей ценности похищенной дедушкиной коллекции, а также причастности к убийству самого дедушки, на срок весомее.

На порядок весомее.

Но тратить мысли на ПВК и Федю, не ее Федю, она не намеревалась: были дела поважнее.

Например, сопевший в детском коробе Иван Ильич.

– Так в чем проблема, Илюша? Нарисуй новую!

План они стали разрабатывать той же ночью, и все детали стали ясны еще до того, как золотистое солнце взошло над крышами Ниццы, ее кипарисами, пиниями, средиземноморскими соснами и пальмами.

Они даже не стали обсуждать то, что планируют, с моральной точки зрения.

Ну да, они образовали организованную преступную группировку, пусть и всего из двух членов (вряд ли французская Фемида, если они попадутся, запишет Ивана Ильича в пособники), и ни Сашу, ни Илью угрызения совести не терзали и перед этической дилеммой они не стояли.

Они намеревались подделать картину и, выдав копию за оригинал, получить кучу денег.

Получить, чтобы спасти жизнь сына.

Это было само собой разумеющимся. И незачем было обсуждать прописные истины («Как же так, Илюша, можем ли мы преступить закон, юридический и моральный, попрать его букву, плюнуть на его же дух, свершить ряд криминальных деяний, цель которых изначально заключается в получении незаконной выгоды от мошеннических действий в отношении несчастных толстосумов, помешанных на искусстве»).

Нет, ни малейших угрызений совести не было ни у нее, ни у него: кто бы, обладая на их месте такой возможностью, поступил иначе?

Может, и нашлись бы идиоты, но Саша с Ильей не были из числа таковых.

Даже ехать в Монте-Карло, чтобы снимать с богатеньких дамочек колье и перстни, не потребовалось.

Расфуфыренные фурии имелись, если уж на то пошло, и в самой Ницце, но у них теперь был другой план – и они занимались его реализацией.

Весь вопрос был в том, как быстро Илья сможет создать новый шедевр.

Причем на этот раз не просто легко распознаваемую подделку, а шедевр, являющийся оригиналом.

– Гм, ну, если знать, что рисовать, то дело спорится быстро. Но все же есть некоторая разница в том, рисовать Леонардо или Пикассо.

Да, вопрос заключался в том, кого из мастеров, конечно же покойных (с живыми мороки не оберешься: еще узнают о новом «собственном» шедевре, тогда точно пиши пропало), выбрать в качестве образца для подражания.

– Пикассо, конечно, легко, он сам хвастался, и небезосновательно, что создает двадцать шедевров до завтрака, но если презентовать нового Пикассо, то будет серьезная экспертиза, да и имеются его потомки и наследники, которые наверняка что-то заподозрят. Да и откуда можно взять неизвестного Пикассо – купить на блошином рынке, что ли?

Илья кивнул, поглаживая бороду.

– Да, Пикассо нельзя, не стоит связываться с художниками первого ряда. Ну, с теми, у которых одна работа стоит двадцать, пятьдесят, а то и все сто миллионов. Чем выше ставки, тем пристальнее внимание. Значит, никакого тебе Ренуара и Сезанна, Моне с Мане, Писарро да Матисса и Дега с Гогеном.

– Ван Гога, думаю, тоже стоит исключить, – сыронизировала Саша.

– Было бы прикольно, уверен. И я даже потяну, но неизвестный Ван Гог – это сенсация мирового масштаба, одни нескончаемые экспертизы, друг другу противоречащие, будут длиться лет пять.

А Ивану Ильичу отвели от двух до шести лет жизни.

– Старых мастеров тоже подделывать сложно: и неизвестный доселе Рембрандт, и тем более Рафаэль или хотя бы даже Тициан с Караваджо привлекут всеобщее внимание, да и копировать их стиль –