– Грей прибыл, запрашиваю вход, – произносит мужчина, вновь нажимая на наушник. Грей.

Надеюсь, я запомнила его имя.

Мы ждем. Я смотрю вперед – коридор тянется дальше, и мне непонятно, где он в принципе заканчивается. Да и вообще он может быть не единственным. Допускаю, что в логове есть огромный подземный лабиринт.

Значит, враги находились под нами. Неудивительно, что Финнли вдруг исчезла: сперва из нашего лагеря, а потом из сетки. У них повсюду имеются люки, через которые можно выбраться из логова, после чего вернуться обратно, прихватив с собой пленных.

Не знаю, где я очутилась, но понимаю, что вряд ли в ближайшем будущем смогу тайком вернуться в лабораторию. Мысленно извиняюсь перед Лонаном.

Грей делает повторный запрос. Его глубокий голос остается ровным, но в нем звучит угроза. Как будто тикает готовая рвануть бомба.

Зеленая панель и не думает двигаться с места.

– Овен, я сейчас лично снесу эту дверь. – Грей утрачивает самообладание, его тон напоминает грохот подземных толчков. – Выполняй, иначе хуже будет.

Он добавляет очередную кодовую фразу, но я разбираю лишь слово: «вожак».

К горлу подкатывает тошнота. Вожаки – это все яркие гадюки, вместе взятые. Клыки, яд и удушье. Они способны растерзать своих же, если те осмелятся выступить против них.

Палец Грея зависает около наушника, готовый устроить адское шоу.

Но зеленая дверь приходит в движение, аккуратная, идеальная.

Грей заводит меня в помещение. Он продолжает сжимать мою руку выше локтя – там, где еще жива боль от змеиных укусов. У него железная хватка, но я несу свою боль как почетную медаль, трофей с гравировкой «Я до сих пор жива».

Комната напоминает заваленное хламом жилище маньяка, страдающего от бессонницы и постоянного стресса. Экраны, клавиатуры, схемы, карты, россыпь стикеров, пробковые доски без единого клочка свободного места и белые доски, покрытые убористыми черными буквами. И…

Почерк. И…

Цветные карандаши. И…

Кофейная кружка, которую я подарила отцу на день рождения десять лет назад. Она прямо у его губ.

Мое первое воспоминание – не из приятных.

Двухлетние дети по своей природе обожают все яркое, блестящее, цветное.

Я стащила мамин телефон. Хотела с ним поиграть, потыкать в сияющие квадратики, движущиеся картинки. Смутно помню, как мама спросила, не видела ли я его. Вроде бы я ответила, что нет. «Надо позвонить папе, – сказала мама. – Что-то он задерживается». Я не знала, что телефон появился не просто для моего развлечения, что он нужен в экстренных случаях.

И в этих случаях он нужен не только маме.

Я решила, что вибрация – тоже часть игры, которую можно выиграть, если нажать красную сенсорную кнопку «Сбросить», которая загоралась внизу экрана. Вибрация прекращалась, после чего телефон вновь оживал, и я тыкала в красную кнопку. Много-много раз.

Я играла, пока в дверь не позвонила полиция. Мама даже оставила кухонную раковину полной мыльной воды и ножей, к которым мне строго-настрого запрещали прикасаться.

«Не заходи на кухню, Иден!» – крикнула мама.

Она думала, что я рисую восковыми мелками.

Вернувшись в сопровождении двух мужчин в форме, мама подхватила меня на руки. Помню, как уткнулась ей в шею, только бы не смотреть ей в лицо: я впервые в жизни увидела, как кто-то из моих родителей плачет – и тогда же я поняла, что они могут чего-то бояться. Телефон выпал из моих ладошек прямо в раковину, но мама меня не отругала. Не в тот день.

Тот день остался для объятий, слез, больничных приемных, крекеров в форме животных и новенького набора мелков.

«Никогда больше не обманывай меня, милая, – и мама вручила мне очередной крекер. Зебры и по сей день связаны для меня с необходимостью быть честной. – Ложь – самый худший проступок».

Мои родители были отличным примером. Они никогда не врали, даже в мелочах. Они всегда выражали мысли предельно точно.

Но…

Я два года верила, что мой отец мертв. Я была совсем одна – я в одиночку выживала во время войны! – я скорбела по людям, которых знала, по всему, что имела. Буквально молилась на папину книжку. Таскала с собой склянку с его кровью и зубами, словно они каким-то чудом могли его вернуть. Я до сих пор ношу на шее его клятву: «Пока смерть не разлучит нас».

Руководство вымокло и пожухло. Склянка разбилась. А теперь выяснилось, что не мой отец канул в небытие, а его клятвы. И сейчас он попивает кофе из кружки, которую я ему подарила в тот год, когда мы оба были честны – и задолго до того, как очутились в самом сердце штаба Стаи.

В общем, с какой стороны ни посмотри – а предательство налицо.

На его запястье темнеет татуировка. Волчья морда.

Не голограмма, а черные чернила, ясно подтверждающие его выбор.

Осознанный выбор.

Может, его вынудили… но что-то я не замечаю на нем цепей. Вдобавок он забрал кружку и, похоже, еще некоторое количество вещей из дома. Не очень-то похоже, что его похитили.

Значит, он продолжал разрабатывать «Атлас» для Волков. И заставлял меня думать, что он мертв.

Мы встречаемся взглядами.

– Я сохранила твою книжку. – Губы, челюсть, голос, уверенность в себе – все во мне дрожит. И уже не от страха.

– Я ее читала, – вытаскиваю из-за спины влажное руководство по выживанию. – Как Библию, каждое утро, каждый вечер и в полночь тоже… с тех пор, как ты умер.

По мне буквально идут трещины. Я раскалываюсь на мелкие куски.

Отец водружает кружку на неаккуратную стопку бумаг. На его лице нет ни следа той мягкости, которую я помню, ни капли раскаяния, которого я ожидаю.

Что случилось?!

Грей еще крепче стискивает мою руку. Как будто до этого он меня держал недостаточно крепко.

– Как здесь оказалась твоя дочь, Овен? Какую информацию ты слил?

Он выдирает у меня книжку свободной рукой. С открытых страниц стекают капли воды.

Мой отец не Овен. Он – Уильям.

Уильям носит очки. Овен – нет.

Уильям молодой и счастливый. Овен – нет.

У Уильяма есть дочь. У Овена – подземное логово.

– Пролистай. – Что ж, хотя бы его голос не изменился, он одновременно и властный, и мягкий. – Там нет никакой конкретной информации, планы в безопасности, код записан в крови. А если сомневаешься, проверь записи. Я хотел ее оставить, но Зорнов приказал отправить ее дочери, как доказательство моей смерти.

Зорнов. Разумеется. Он знал отца еще по «ИнвайроТек» и прекрасно понимал, кто именно сможет воскресить проект «Атлас». Неудивительно, что его сделали пятым вожаком: он провернул величайшее ограбление в истории с уникальнейшим уловом.