– Вряд ли!

– Такое бывает, когда науку извращают социопаты, – встревает Пеллегрин. – Нам это так же противно, как и тебе.

– Тогда зачем вы так поступаете? – Разум подсказывает, что в действительности все гораздо сложнее, но я не могу остановиться, и слова выплескиваются из меня: – Пеллегрин наносит препарат…

– Формулу, – хором поправляют меня они.

– Препарат, формулу – неважно, – отмахиваюсь я. – Пеллегрин ее наносит, а ты, папа, активируешь? И откуда вы берете ваших несчастных «подопытных»? Тайком крадете их из концлагерей – поодиночке, чтобы надзиратели не заметили?

На лице папы отражается перемешанный с виной стыд.

– Строительная бригада в основном состоит из моей старой команды из «ИнвайроТек». Правда, мы потеряли нескольких человек. Они были отличными парнями, настоящими профессионалами. И когда мы вытащили их из лагеря для работы над проектом, каждый из них знал, во что ввязывается. Я сказал Зорнову, что согласен продолжить только на таких условиях. А когда я не занимаюсь проектом, то сижу здесь, в штабе, и работаю на команду «Овен», – отец обводит рукой экраны. – Цель «Овна» – внедрять в сектора соглядатаев, чтобы Стая пристально следила за происходящим в лагерях.

– Шпионить, – вырывается у меня.

– Шпионить, – кивает отец. – Я просматриваю полученный материал и делаю некоторые выводы, о которых и сообщаю Волкам. К примеру, предупреждаю их об опасности. Шелковые линзы, которые тебе установили, способны передавать цифровую информацию, как Пелл уже упомянул, и в видео, и в аудио. И еще – твои линзы ничего не транслируют, мы ведь тебя и не активировали.

Отец умолкает. Пелл кусает губы. Мы сидим в тишине, и я пытаюсь переварить новую информацию, разложить ее части по полочкам.

Мне делается так тяжело! С чего же мне теперь начать? Какие задать вопросы?

– Если вы собирались вырубить Грея, – продравшись, наконец, сквозь дебри своего замешательства, говорю я, – то почему заставили меня пройти через все?

Отец вздыхает:

– Ты меня знаешь, милая. Ты помнишь, кто я, верно?

Всматриваюсь в его глаза. Да, он прав. И я помню все – в этом частично и заключается моя проблема.

– Я пока не потерял себя, – говорит он. Точно. Но только мне трудно разглядеть его сквозь осколки разбитых иллюзий. – Я лучше умру, чем позволю Волкам победить в войне. – Отец бросает взгляд на Пеллегрина. – Увы, Иден, я был вынужден принести не одну жертву, чтобы продолжать свой труд и удержаться в должности, которая дает мне возможность хоть как-то повлиять на ход событий.

– Которая дает нам возможность еще как-то повлиять, – поправляет его Пеллегрин.

Я хочу узнать больше об их плане, но не могу выбросить из головы слова о жертвах. Я многое понимаю. Честно. Но кое-что ставит меня в тупик. Почему люди видят перед собой лишь абстрактное общее благо и для скорби в их сердцах не находится даже крошечного местечка?

Совсем недавно я сама едва не стала такой жертвой – хоть ни отец, ни Пеллегрин не находят в себе сил это признать.

И что тут происходит? Отец не настолько хладнокровен. Он заботится о жизни куда сильнее, чем остальные. Он думает о других людях. Он искренне сожалеет о тех, кто погиб во время строительства.

Кофейная кружка. Цветные карандаши. Холодильник, набитый моей любимой едой. Я начинаю осознавать, что отец скорбит о том, что потерял, не меньше меня.

Наверное, его переполняет горечь. Я знаю, что он ни за что не заставил бы меня верить в его смерть просто так. И он говорит правду: он скорее умрет, чем позволит врагу победить.

Получается, что у моего отца есть чертовски серьезная причина, чтобы вести такой образ жизни.

– Ты не рассказал про свою сделку, – говорю я.

Я видела слезы отца только несколько раз. Первый – в больнице, когда мы навестили его после аварии. Последний – в бараках, когда он пришел попрощаться.

– Твоя жизнь, – шепчет он. – Они согласились оставить тебя в живых и в относительном покое, если я соглашусь с ними сотрудничать.

Он пытается спасти не только мир.

А еще и меня.

Я – снова малышка, сидящая у него на коленях, пока он читает мне вслух. Девчушка постарше, которая собирает полевые цветы и приносит их ему уже в вазочке. Девчонка, которая плачет у него на плече, когда ссорится с Эммой.

Я – уже не сирота.

Туман в моей голове рассеивается: если я возьму на себя вину за Грея, то останусь жива. А если выяснится, что отец поднял руку на Волка, то меня убьют – ему в наказание.

– И когда вы перестанете превращать людей в шпионов? Когда мы их исцелим? – Соскальзываю со стула и подхожу к экранам. – А Лонан… Вы его тоже обработали?

Ни отец, ни Пеллегрин не произносят ни слова. Когда я к ним поворачиваюсь, у обоих на лицах застывает одинаковое сконфуженное выражение, подразумевающее нечто вроде «мне жаль тебе говорить, но…».

– Я слушаю.

Пауза слишком затягивается.

– Что случилось с Лонаном? – начинаю переживать я. – Он в порядке?

Я почти потеряла контроль над ситуацией. Непозволительно расслабилась! Не стоило мне заботиться о собственном комфорте тут, в логове Волков!

И о чем я только думала!..

– Милая, сейчас он успешно восстанавливается после процедуры, которую перенес, – говорит папа. – Как и большинство людей.

Большинство?

– Ну и?..

За рассказ принимается Пеллегрин:

– Лонан изначально был финальной частью нашего плана, – произносит он. – Поэтому мы и вытащили Ская Кассоуэри из лагеря Нью-Порт-Изабель. Мы знали, что это единственный способ выманить Лонана. Из него вышел неуловимый пират, если ты еще не заметила.

– И мне очень жаль, – добавляет папа, – но лекарства не существует. Пелл изобрел формулу, но вожаки пока не дали «добро» на тестирование или дальнейшую разработку. Экипаж корабля, на котором перевозили Кассоуэри, скормил Лонану маленькую ложь. Ничего не поделаешь.

Я столбенею. Значит, наш «идеальный» план давным-давно провалился. В него словно выстрелили дротиком, причем ядерным.

– А я считала, что Волки хотят использовать Лонана и сокрушить Сопротивление.

– Разумеется, они этого жаждут, – соглашается папа. – Мы были крайне убедительны.

– Да их и не пришлось долго убеждать, – замечает Пеллегрин.

Мы на минуту замираем в неловком молчании.

Отец привычно отпивает из кружки остывший кофе. Да, папа ничуть не изменился.

– А-а! – вдруг восклицает он, как будто в кофейной гуще скрывался его волшебный эликсир понимания. – Ты, кажется, совсем запуталась: ты же думаешь, что мы с Пеллом собираемся использовать Лонана и прочих шпионов, которых сами и создали, чтобы уничтожить Сопротивление! Что, в принципе, не имеет никакого смысла.