– Более варварское, чем ядовитые газы? – спросил с места Анненков, удивлённо приподняв брови. – Право же, господа, не мы первые начали эту гонку. А теперь всё. Этого джинна просто так в бутылку не загнать.

– Газета «Русское знамя». Вы считаете, что войну нужно заканчивать?

– Любую войну начинают не для того, чтобы она длилась столетия. И эту войну тоже нужно заканчивать. Тем более что совершенно очевидно, что это не наша война. Неясность задач этой войны, её целей расшатывает устои общества, ухудшает и без того тяжелейшее положение нашего народа, ведет к массовым бунтам. Вдумайтесь, господа: в России восемьдесят процентов крестьян. Вся армия за исключением тонкой прослойки офицеров – крестьяне. И вот придёт такой вот крестьянин с фронта домой и увидит, что он платит налог за десятину рубль с полтиной, а помещик – двадцать копеек. И что он сделает? Ветеран, обученный убивать и не боящийся смерти – ни своей, ни чужой?

– Я не хочу оказаться в роли гомеровской Кассандры, – добавил Львов, – но, думаю, что не согласился бы стать таким помещиком. Я – человек завистливый, но тут завидовать будет нечему…

– Так что не в конце войны дело, – продолжил Анненков. – Её, разумеется, нужно заканчивать как можно быстрее. Дело в преобразованиях нашего общества, которые назрели и перезрели уже давно. События девятьсот пятого года были только первым звоночком. Предупреждением Господним для тех, кто надеется, что праздник ограбления народа будет вечным…

– Газета «Свет». Ваше превосходительство, вы, получается, откажетесь воевать, если прикажут?

– Ну, кто вам сказал такую глупость? – Анненков улыбнулся, – Не путайте личное мнение и воинский долг.

– «Московские ведомости». Вопрос его благородию полковнику Львову. Господин полковник, что самое тяжёлое было в вашем прорыве?

– Самое тяжёлое? – Глеб задумался… – Самым тяжёлым, как и для всякого хорошего офицера, было решать, кому жить, а кому умереть. Посылаешь в разведку пару бойцов и не знаешь, вернутся ли они живыми… Хоронить друзей тоже тяжело.

– «Биржевые ведомости», – господин в тёмном костюме и галстуке вытянул руку, привлекая внимание. – Ваше превосходительство, какого рода преобразования вы считаете наиважнейшими?

– Господа, я военный, а не политик или – упаси господи! – социальный философ, как господа Пуришкевич, Гучков, Бердяев или князь Кропоткин. Но полагаю, что землю в собственность наш народ давно уже отработал. Вернуть землю тем, кто её обрабатывает, кто кормит всех нас, кто вынес на себе все основные тяготы этой и всех других войн, – есть непременное и основное условие внутреннего мира. Мир на границах империи и внутри неё – вот что должно быть целью всякого человека, радеющего за государство.

– Опасные вещи вы говорите, господин генерал, – молодая женщина со скуластым лицом поднялась из первого ряда. – Не страшно?

– Я, сударыня, своё уже отбоялся. Отбоялся давно и в других местах, – генерал улыбнулся.

– Газета «Русское Слово»… – Влас Дорошевич не сидел, а стоял в боковом проходе, но в силу этого оказался ближе, чем остальные «акулы пера». – Господин полковник, как вы считаете, чего не хватает в нашей армии?

– Да всего, – Львов усмехнулся. – Оружия, обмундирования, грамотных нижних чинов и тем паче офицеров. Да вот, к слову, количество пулемётов в германской армии втрое больше, чем у нас. А патронов на учёбу выделяется столько, что солдат учится стрелять только в бою. И чаще всего так и не успевает научиться, потому, как некому это делать и некогда. Стреляет куда-то в сторону противника, да и ладно. И у нас, и там, в Европе, воюют кровью. Нынешнюю армию кто-то очень верно назвал «армией дешевого пехотинца». Смысл в том, что побеждает та сторона, которая может обрушить на один участок фронта больше артиллерийских снарядов, а потом вывести в поле больше активных штыков. Но эта идея уверенно терпит фиаско на Западном фронте. Заваливают врага трупами, надеясь, что у противника люди кончатся ранее, чем у него самого.

– И какой же выход вы предлагаете?

– Тут не может быть одного рецепта, – полковник развёл руками. – Держать «на всякий пожарный случай» миллионную профессиональную армию невозможно. Не выдержит ни один бюджет. Но и полностью призывная армия тоже мало чего стоит… – Он помолчал и продолжил: – Возможно, но весьма сложно держать огромные войсковые склады, откуда будет вооружена и одета армия по призыву. Нужна гибкая структура, и, конечно, обучение солдата всему, чему нужно, должно вестись не в окопах, а заранее. Возможно, на допризывных курсах.

– Но ведь учебные команды и роты есть везде…

– А давайте мы сейчас спросим того, кто сам и прошел эту учебную команду. – Львов с улыбкой повернулся к скромно сидевшему ефрейтору с двумя крестиками и медалью на груди: – Ефрейтор Гагарин, расскажите нам, где и когда вы учились стрелять?

– Так, это ж… – растерялся тот. – Командир, вы ж сами… Глеб Константиныч, нешто запамятовали? Вы ж меня цельный месяц так школили – чуть тока дым не шел.

Гагарин всё порывался вскочить, но Львов остановил его:

– Сиди, сиди. Набегался и еще набегаешься. Ты не мне, ты вот им расскажи: сколько ты патронов извёл в учебной команде? И, пожалуйста, говори громче, не в поиске…

– Так эта… ну десятка полтора, да…

– А у меня в роте?

– Так кто ж считал-то! – вскинулся ефрейтор. – Мабуть – с полтыщи, мабуть – поболе. Так вы ж ишшо винтарь мне самолично подбирали, помните? Чтоб по руке, значить, чтоб бил пуля в пулю…

Львов кивнул и продолжил уже в зал:

– Не хотите поинтересоваться: за сколько шагов ефрейтор уверенно свалит противника?

Зал зашумел, заволновался, а Гагарин приосанился и с гордостью ответил:

– Ежели с моей, котору мне командир подбирали – у ей ишшо телескоп, так и за версту. Известное дело. А ежели винтарь обычный, трехлинейный – так за шесть сотен шагов промашки не дам. Тока енто ишшо как свету будет. Ночью-та из трехлинейки помоги господь, хоша бы за двести шагов попасть…

В зале снова зашумели, захлопали, а та самая скуластая девица вдруг выскочила на подиум и поцеловала покрасневшего, опешившего Гагарина.

– И много у вас в дивизии таких-то орлов? – спросил Дорошевич, улыбаясь.

– Так эта, господин хороший, у нас в роте, почитай, кажный третий личного винта имат, а остальные тоже… уж на сто-то саженей никто пули дуром не положит!..

– И откуда же взялось столько патронов? – воскликнул кто-то, быстро перемноживший полтысячи на количество бойцов в роте.

– Так, германец и поделилси, – ефрейтор хитровато улыбнулся. – Мы ж его со всем вежеством, а он нам и ружья, и патроны, и вообще – всё, что надобно…

В зале раздались смешки.

– «Вестник Европы»… – Солидный мужчина с небольшим брюшком и выглядывающей из-под пиджака толстой золотой цепью встал. – Вопрос господину Анненкову: господин генерал, как вы относитесь к тому, что против вас заведено дело в полевой жандармерии германской армии?