– И как звать-величать этого молодца? – поинтересовался Анненков, постепенно приходя в себя после общения с посланцами великого князя.

– Полковник Усубов-ага Ибрагим-ага Муса-оглы[104], – бойко доложил Львов.

Папироса медленно падала из рук генерала. Он вытаращил глаза:

– Как?! У зубов – ага?

– Зря ты так, – вступился за своего протеже Глеб. – Толковый мужик, я про него еще в институте слышал. Айзеры рассказывали: он у них за пару месяцев почти настоящую дивизию сформировал и резался так, что аж дурно становилось. Сам знаешь: Кавказ, простые нравы, кровь льют только так…

– А-а-а… ну, значит, наш человек, – подытожил Анненков. – Пришли его ко мне: потолкую с ним по душам…

Каждый день по нескольку часов тратилось на беседы с кандидатами, и это утомляло до невозможности. Неожиданную помощь друзьям оказала Сашенька. Может быть, она и не разбиралась в тонкостях военной науки, но зато, как врач, очень неплохо разбиралась в людях. Однажды Хаке пришла ко Львову – оба уже не помнили, зачем, – и поприсутствовала при разговоре Глеба со штабс-капитаном Кожуховым[105].

Львову кандидат, видимо, не нравился. Он нервничал, явно думая о чем-то другом, невпопад задавал вопросы, не слушал ответы и все время курил, искоса поглядывая на часы. Чувствуя такое отношение, штабс-капитан тоже нервничал и от переживания не нравился полковнику еще больше.

Сашенька скромно присела в уголке и несколько минут терпеливо слушала бессвязный рассказ о деле Овручского полка, о захвате Кожуховым двух немецких орудий и о том, как он лично развалил шашкой пятерых вражеских артиллеристов. Внезапно девушка подошла к офицерам:

– Глеб, мне необходимо с тобой поговорить, – негромко произнесла она и с улыбкой повернулась к Кожухову. – Штабс-капитан, окажите любезность: позвольте нам посекретничать наедине. Право, это не займет более нескольких минут…

Офицер улыбнулся в ответ – несколько натянуто, но, в общем, любезно и вышел из кабинета, бросив на Львова ироничный взгляд, в котором явственно читалось: «Подкаблучник!»

– Сашенька, золотце, что ж тебе такое понадобилось, что ты отвлекаешь меня от дел? – вздохнул Львов и потянулся поцеловать её, но она резко отпрянула.

– Скажи честно, тебе его лицо не нравится? Или он тебя в карты обыграл?

– Что?!

– То! Ты чего парня мучаешь? – Саша внимательно посмотрела ему прямо в глаза. – Ты что, в самом деле не видишь, что это наш парень? Он тебе честно сказал, что приказал раненых немцев добить. Между прочим, поступок вполне в духе твоих большевиков…

– Перестань! Либерастов наслушалась?! И потом: почему это большевики – «мои»?

– Ну, хорошо – наши. И какая разница – большевики, белогвардейцы? Главное, это поступок в вашем с Борькой духе, в духе другого – нашего времени! А это значит, он легко воспримет ваши идеи, ваши принципы и не станет вести себя, как провинциалка перед первым трахом.

Львов закурил новую папиросу и с любопытством посмотрел на девушку:

– И откуда ты все это узнала? По лицу прочитала? Ну, ты прям Ломброзо[106] …

– Я тебе дело говорю, а ты обижаешься, – Сашенька обиженно поджала губы, отчего приобрела вид трогательный и немного наивный. – Сам ты ламброза!

Полковник вздохнул и, изо всех сил стараясь сдержать улыбку, рассказал Александре о Ломброзо и его теории.

– В таком случае, на «скорой» все врачи – Ломброзо. Мы, между прочим, не только к сердечникам и язвенникам выезжали, – взгляд девушки слегка затуманился от воспоминаний. Она шумно вздохнула и продолжила после паузы: – Иной раз такое увидишь – Хичкок с Кингом завистливо в сторонке стоят и облизываются. А иной раз решаешь: полицию вызывать или денег на хлеб подкинуть… Так что в людях разбираться научилась, ты уж мне поверь…

– Да я верю, верю, – поспешил ответить Львов, за свою долгую жизнь уяснивший: с женщинами и телевизором спорить бесполезно.

– А если веришь, зови мальчика и ставь его на роту.

Львов хотел было пошутить, что ради прекрасных Сашенькиных глазок он поставит Кожухова и на батальон, а ради её ножек – даже на полк, но, перехватив строгий взгляд подруги, благоразумно воздержался. Однако на всякий случай, все же решил проверить кандидата и, пригласив штабс-капитана, спросил его в лоб:

– Александр Михайлович, последний вопрос: если для спасения жизни вашего солдата нужно будет ударить беременную женщину в живот, что вы сделаете?

От такого вопроса Кожухов сперва задохнулся, скулы его затвердели, но потом он нашел в себе силы уточнить:

– Рукой или ногой?

Львов скосил глаза: Сашенька показала ему язык.

– А есть разница? – спросил он у штабс-капитана.

– Ну… В общем… Господин полковник, а можно я её просто убью?

Львов хмыкнул и, не говоря более ни слова, на бланке дивизии вывел: «Штабс-капитан Кожухов направляется во 2-й батальон 1-го штурмового полка для дальнейшего прохождения службы в должности командира 1-й роты». Размашисто подписался и протянул бумагу офицеру. Затем подал руку для пожатия:

– Александр Михайлович, добро пожаловать! С этой минуты дивизия – ваш дом, нижние чины – ваши дети, а мы все – ваша семья.

Кожухов облегченно вздохнул, взял направление, пробежал его глазами, а затем поднял взгляд на Сашеньку:

– Скажите, мадемуазель, а вы мне теперь кто?

– Я? Я ваш ангел-хранитель! – И она рассмеялась звонко и заразительно…

После этого случая Александру начали активно привлекать к собеседованиям. Вид красивой молодой девушки невольно заставлял кандидата расслабиться, слегка утратить самоконтроль, вести себя более раскованно. Иной раз ей говорили такое, чего никогда не сказали бы никому из офицеров, начиная от генерала Анненкова и кончая зауряд-прапорщиком Чапаевым. Вначале при Сашенькиных переговорах присутствовал кто-либо из командиров, потом стали обходиться двумя-тремя ефрейторами или унтерами, дежурившими у дверей. Бог его знает, как поведет себя отвергнутый кандидат? Может ведь попробовать и руки в ход пустить. И хотя Александра стараниями Бориса, занимавшегося с ней чуть не каждый день, постепенно превращалась в недурного ганфайтера, но береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет…