если бы могла найти способ избавиться от себя, найти переключатель, который мог выключить мои собственные мысли, чувства и резкие увещевания, я бы сделала это.

…И уши твои будут слышать слово, говорящее позади тебя: «Вот путь, идите по нему», если бы вы уклонились вправо и если бы вы уклонились влево[12].

Я ждала этого голоса, ждала пути, ездила взад-вперед по узким улочкам города, который мне никогда особо не нравился. Я почти слышала, как моя машина фыркает от усталости, пока взбирается по этим обширным холмам, и с облегчением выдыхает, когда летит с них вниз. Я видела районы с домами, похожими на миниатюрные замки, с огромными и яркими лужайками, мерцающими зеленью, – и видела переулки, где худые мужчины и женщины сидели на ступенях и содрогались на тротуарах, и все это меня опечалило.

Когда мы были детьми, без сопровождения и без присмотра, то вдвоем с Нана пробирались по ночам в закрытый бассейн в нескольких кварталах от нашего дома. Наши купальники стали слишком тесными еще несколько лет назад. Они не успевали за нами. Нана и я были слишком счастливы окунуться под покровом темноты. В течение многих лет мы умоляли родителей разрешить нам ходить в бассейн, но в течение многих лет те придумывали оправдания, почему нам нельзя. Нана сообразил, что ему хватает роста, чтобы протянуть руку через ворота и открыть их для меня. Поскольку наша мама работала в ночную смену, мы шли в этот бассейн.

– Как думаешь, Бог знает, что мы здесь? – спросила я. Никто из нас на самом деле не умел плавать, и хотя мы лазили здесь незаконно, но дураками не были. Мы знали, что наша мать убьет нас, если мы утонем, поэтому держались на мелководье.

– Конечно, Бог знает, что мы здесь. Он все знает. Каждую секунду каждого дня он знает, где находится каждый человек.

– Значит, Бог разозлится на нас за то, что мы лазим в бассейн, верно? Мы грешим.

Я уже знала ответ на этот вопрос, и Нана знал, что я знаю. В то время мы вдвоем ни разу не пропускали воскресные службы в церкви. Даже когда у меня болели глаза, мать вручила мне солнцезащитные очки и повела меня в святилище за исцелением. Нана сначала мне не ответил. Я решила, что он меня игнорирует, и я привыкла, что меня игнорируют – в школе, где я задавала слишком много вопросов, и дома, где я делала то же самое.

– Все не так уж плохо, – наконец сказал Нана.

– То есть?

– То есть это хороший грех, не так ли?

Выпуклая луна казалась мне не совсем правильной. Мне становилось холодно, я уставала.

– Да, это хороший грех.

Я проезжала мимо кафе и магазинов подержанной одежды. Видела, как дети играют на площадках под присмотром матери или няни. Я ехала, пока не стемнело, а затем зарулила на заднюю стоянку у кафе-мороженого и выключила мотор.

– Моей маме станет лучше, – сказала я лобовому стеклу, ветру или Богу, я не знаю. – Я собираюсь закончить свою работу и получить диплом, и через несколько лет вся эта работа будет чего-то стоить, будет иметь значение для кого-то, и моя мать будет жива и увидит все это, верно?

На стоянке было пусто и темно, если не считать пары ленивых уличных фонарей, ливших тусклый свет. Я снова завела машину и посидела там еще минуту, фантазируя, как будет выглядеть моя квартира, когда я в нее вернусь. Моя мама сидит на кушетке прямо, а горшок с рисом джолоф греется на плите.

– Пожалуйста, пожалуйста, – взмолилась я и еще немного подождала какого-то ответа, какого-то знака, какого-то сигнала, чего-то еще, прежде чем выехать с этого места и начать долгую дорогу домой.

~

Из нашего дома в Нью-Джерси мы с Ханом каждое воскресенье слышим звон церковных колоколов.

«Твои люди вызывают тебя», – иногда шутит Хан. Я закатываю глаза, но на самом деле я не против шуток, я не против колоколов.

Раз в несколько месяцев или всякий раз, когда есть настроение, я отправляюсь туда из лаборатории, которой управляю в Принстоне, просто затем, чтобы войти в эту церковь. Я ничего не знаю о епископстве, но, кажется, никто не возражает, когда они находят меня на задней скамье смотрящей на фигуру распятого Христа. Хан был здесь со мной пару раз, но он ерзает, украдкой переводит взгляды с Христа на меня, и я знаю, что он отсчитывает секунды до ухода. Я много раз говорила ему, что он не должен приходить сюда, но Хан так хочет. Он знает все, что нужно знать обо мне, моей семье, моем прошлом. Он был со мной, когда моя мать наконец скончалась в доме моего детства, в своей собственной постели, рядом с собственной сиделкой, чтобы помочь нам всем пройти этот путь до конца. Хан понимает меня, мою работу, мои навязчивые идеи так глубоко, как если бы они были его собственными, но не понимает этого. Он никогда не слышал стука сердца, поэтому никогда не узнает, что значит пропустить этот звук, прислушаться к нему.

Обычно я там одна, за исключением Боба, помощника, который сидит в офисе, ожидая либо начала вечерней службы, либо просто закрытия.

– Гифти, как продвигаются эксперименты? – спрашивает он всегда, подмигивая. Похоже, Боб из тех людей, которые слышат слово «ученый» и думают о научной фантастике, и его подмигивания должны уверить меня, мол, он никому не скажет, что я пыталась придумать, как клонировать инопланетянина. Они с Ханом ладят.

Мне жаль, что я не пыталась придумать, как клонировать инопланетянина, мои объекты исследования гораздо скромнее: нейроны, белки и млекопитающие. Меня больше не интересуют другие миры или духовные планы. Я достаточно повидала мышей, чтобы понять превосходство, святость, искупление. В людях я видела даже больше.

С задней скамьи лицо Христа – это портрет экстаза. Я смотрю на него, и оно меняется: от злости до боли и радости. Иногда я сижу там часами, иногда – всего несколько минут, но никогда не склоняю голову. Я никогда не молюсь, никогда не жду, чтобы услышать голос Бога, я просто смотрю. Я сижу в благословенном молчании и вспоминаю. Я пытаюсь навести порядок, осмыслить всю эту неразбериху. Всегда, прежде чем уйти, я зажигаю две свечи.

Благодарности

Этот роман во многом является мостом между моей работой и интересами моей блестящей подруги Кристины Ким, постдока лаборатории Тинг в Стэнфордском университете. Исследовательский и дипломный проект Гифти смоделирован по образцу докторской работы Тины из лаборатории Деиссерота в Стэнфорде, в частности той, которая легла в основу ее совместной работы «Молекулярная и цепно-динамическая идентификация нисходящих нейронных механизмов для