Я так и сделал. Мне нравится думать, что фотограф пропустил бы их, если бы я не замахал руками, как псих, когда пара прошла через фойе. И после того, как я увидел широченную улыбку будущего жениха на обратном пути и глаза женщины, созерцающей бриллиант на кольце, я послал им вино и записку от себя лично.

Вчера я получил письмо от этого клиента. Он писал, что никогда не забудет меня. Что «Бельвью» – их нью-йоркский отель на всю жизнь. И что они решили провести здесь медовый месяц.

Под ним – письмо от мистера Палея. Этот тот господин, дающий щедрые чаевые, которого мы сделали своим частым гостем. В письме, которое пришло из ниоткуда и в которое, гм, был вложен солидный личный чек с моим именем, говорилось, что мистера Палея никогда не обслуживали на таком уровне. Тот факт, что я дал ему адрес своей личной электронной почты и отвечаю, даже когда я не на работе (случалось, я помогал ему, сидя пьяным в баре), убедил его, что мой отель – правильное место для его следующего корпоративного совещания на выезде. Оказалось, что мистер Палей – президент огромной инвестиционной компании, и его группе требуется больше ста пятидесяти номеров. Это более семидесяти пяти тысяч долларов. За сутки. Второе письмо он послал моему генеральному директору, рассказав, как превосходно я обслуживаю клиентов, отметив нашу электронную переписку и мою круглосуточную работу. Мистер Трэмблей приказал начальнику рецепции, чтобы тот сказал своему помощнику, а тот – дежурному менеджеру, что мне больше не разрешается давать личную электронную почту постояльцам. Видимо, это неуместно. О какой неуместности может идти речь при доходе в семьдесят пять тысяч долларов?

Ведь этих людей волнуют только деньги, разве не так? Как же еще можно было угодить им?

Другое письмо – от Беккеров. Письмо, где они предлагают принять меня в своем особняке, пока будут помогать мне в поисках подходящего жилья. Где они снова благодарят меня за то, что я сделал их свадьбу такой особенной и что теперь у них в Нью-Йорке появился дом. Где они настаивают, чтобы я сел в самолет, полетел в Кейптаун и позволил им о себе позаботиться. Я получил это письмо уже давненько, но все еще держал при себе. Мне оно очень нравилось.

Все эти доказательства дрожали в моей руке. Сара спокойно смотрела на меня, положив руку на мой выговор. Нынешний, плюс еще один, и они могут меня уволить. Может, Тремблей предложил менеджеру, которому удастся, наконец, меня уволить, настоящий приз. (Мне было интересно, как он мог бы выглядеть; вероятно, золотое изваяние меня, получающего ботинком под зад.)

Ясно, что они очень, очень не хотели меня здесь видеть. Но, черт побери, я любил этот отель. «Бельвью» был моим домом. Мне очень нравилось, каким он был прежде. Он изменился, и я никак не мог принять это. В общем-то, я испытывал то, что французы называют ennui[45]. Полагаю, американцы зовут это депрессией.

Я не горжусь этим, но в тот момент чувствовал, что мне остался один шаг. Видимо, нужно было вспылить. И я вспылил.

– Вы хотите меня уволить за плохое обслуживание? Я не обслуживаю людей ПЛОХО. А если вам нужны доказательства, прочтите, – сказал я чертовски громко, а затем швырнул письма в воздух.

Размышляя о последствиях своего поступка, я вижу эту сцену будто в замедленной съемке: письма медленно взвиваются в воздух, разворачиваются, а затем медленно-медленно падают на всех нас, как листья невидимого дерева.

Начало конца.

Я знаю, что сам виноват. Потому что это богом забытый гостиничный бизнес. Вы либо отдаетесь ему полностью, либо, если не можете справиться, идете работать официантом. Перед моим мысленным взором возникли образы Кита и Уолтера, двух парковщиков, которые падали на бетон, кричали, пытались задушить друг друга. Возможно, эти коты гоняли машины лет двадцать, а потом почувствовали, что с них хватит. Я вспомнил Чипа, зашвырнувшего два блестящих двадцатипятицентовика, и ясно увидел его лицо в тот момент. Яростное. Решительное. Взбешенное. И бесконечно грустное.

Теперь я понял. Кажется, с меня хватит.

Я устроил себе еще одни небольшие каникулы. После двух выходных дней я позвонил и отпросился по болезни на понедельник и вторник. Мне нужно было это время. Мне очень, очень нужно было время. Я прописал самому себе покой и отдых.

Я позвонил Джули, с которой не общался целый месяц, и она пригласила меня на ужин. Мы ели икру, вычерпывая ее из рыбьего живота крохотными ложечками, и пили коктейли за семнадцать долларов порция – любого цвета, на выбор. Я выбрал синий.

– Перестань киснуть.

– У меня депрессия.

– Ну, тогда выпей еще, детка. Закажи другой. Веселенького цвета. Например, возьми оранжевый. Это – цвет силы.

– Оранжевый? Ладно.

– Итак, ты ненавидишь свою работу, Томас. Утешься универсальной истиной: все ненавидят свою работу. Но можно ее сменить. Найди новую.

Искать другой отель в Нью-Йорке не было никакого смысла. Помимо того, что я был бы вынужден вернуться на ночные смены, я не смог бы платить за съемное жилье, если бы вернулся на стартовый уровень зарплаты. Несколько лет назад, чувствуя финансовую стабильность, я переехал в глубь Бруклина, в район, до сих пор называемый Бушвиком, где я мог позволить себе жить в одиночестве. Отдельная квартира улучшила мою жизнь, но удвоила арендную плату. Вариантов получалось два: либо остаться в «Бельвью», либо уехать из города вообще.

– Почему бы нам не переехать вместе в Лос-Анджелес, Джули?

Девушка аккуратно поставила желтый, как моча, коктейль на салфетку. Я подумал: «А вдруг моча – тоже цвета силы?»

– Чепуха, – тихо сказала Джули.

Мы уже обсуждали это прежде – совместный переезд. Джули легко могла найти там работу, и, вы меня знаете: если в округе есть отель, передайте мне чашку с тестом на наркотики, потому что я завтра выхожу на работу.

– Ты думаешь, это бред?

– Да, Томас. – Она до сих пор называла меня Томасом, потому что в некотором смысле все еще была постоялицей отеля. – Но это не значит, что это невозможно. Ты знаешь, мы могли бы сделать друг друга абсолютно счастливыми.

В ту ночь я выпил целую радугу.

Вот, пожалуйста, я ждал, что клиентка увезет меня, оплатит мою жизнь. Посыльный Бен, как всегда, разумно отозвался об этом несбыточном плане: «Ты тупица. Никогда не связывайся с клиентками. Трахай их на мини-баре, но оставляй их там. Ты никогда не станешь им ровней. Найди себе хорошую русскую горничную. Уж они-то умеют любить».

Вскоре наступила следующая пятница: прошла неделя с тех пор, как дерево писем сбросило листву. За прошедшие смены я был слишком робким, почти перебарщивал с сервисом, искренне пытаясь компенсировать проступки предыдущей недели. Кроме того, в попытке избежать конфронтации с кем бы то ни было, я раздавал талоны на завтрак так, будто они были бесплатными образцами какой-нибудь продукции.