а не дашь, — тут тебе и смерть!

— Нету у меня денег, а вот есть такие гусли, что как заиграть на них, то разные чудеса явятся.

— Ну, так сыграй.

Начал мельник играть, стали разбойники танцевать, никак остановиться не могут.

— Перестань, перестань, белый мельник, играть, дадим мы тебе мешок золота!

Перестал мельник играть, и принесли ему воры целый мешок золота. Взял мельник мешок золота и пошел себе домой. Приходит он домой. А разбойники между собой говорят:

— Эх, дураки мы, дураки, так танцевали, что чуть было богу душу не отдали, да еще мешок золота ему подарили.

Вот и собрался один из разбойников на поиски хлопца. Приходит разбойник в суд и обращается к судье:

— Такой-то вот мельник украл у меня мешок золота.

Судья не долго думая позвал судейских и велел им этого мельника поймать. Разбежались судейские в разные стороны и поймали белого мельника, привели его в суд.

— Ты украл, — спрашивает судья мельника, — мешок золота?

— Нет, — говорит, — мне разбойники сами его дали.

— Неправда, — говорит судья, — разбойники никому золота не дают, наоборот — они отнимают, тебя должно повесить!

Вот начали ставить среди села виселицу. Собрались люди поглазеть, как будут вешать мельника. А мельник и говорит:

— Люди добрые, дозвольте мне в последний раз заиграть на моих гуслях, а то потом уже не сыграю.

А разбойник кричит:

— Ой, ой, не велите ему играть!

— Нет, — говорит судья, — надо его последнее желание исполнить.

И только заиграл он на гуслях, как пустились все в пляс, заплясали даже кошки и собаки, а мельник всё играет и играет, и признался, наконец, разбойник, что он и вправду дал ему мешок золота.

Тогда мельника отпустили, а разбойника повесили.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Дедова дочка и золотая яблонька

⠀⠀ ⠀⠀

или себе дед да баба. У деда была дочка, и у бабы была дочка. А был дед женат второй раз; от первой жены была у него дочка, а бабу он взял вдовушку, и была у нее дочка, выходит, что стали дети сводными сестрами. Росли себе девочки вместе, стали уже девушками. Да только невзлюбила мачеха дедову дочку, всё, бывало, на нее нападает, всё ее бьет и ругает. Уж известное дело — мачеха.

Собирается раз баба на ярмарку и дочку с собою берет. Нарядила ее, как панночку, усадила на возу, а дедовой дочке велит:

— Смотри ж, такая-сякая, пока я с ярмарки вернусь, чтоб ты прядево спряла, полотна наткала, выбелила да на стол положила.

Вот села она у оконца и плачет. А тут подходит к оконцу коровка, что от ее покойной матери осталась.

— Чего ты, девонька, плачешь? — спрашивает ее.

— Как же мне, коровка-матушка, не плакать? Велела мать, чтобы я, пока она с ярмарки вернется, и напряла, и наткала, и полотно бы выбелила.

— Не горюй, голубка моя! Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь и наберешь там полотна, сколько тебе надобно.

Влезла она вмиг коровке в правое ухо, а там — добра!.. Взяла она три штуки полотна белого да тонкого, вылезла в левое ухо, положила полотно на стол, сама у оконца села, мачеху дожидается. Приехала мачеха:

— Ну что, такая-сякая, готово полотно?

— Готово, — говорит, — вон на столе лежит.

— Где же ты его взяла? Должно быть, украла!

— Нет, — говорит, — я сама напряла.

Спустя неделю или около того снова собирается баба на ярмарку, опять берет дочку с собой, а дедовой велит, чтобы полотна наткала. Села девушка у окошка, плачет. Приходит корова.

— Чего ты, девонька, плачешь?

— Да как же мне, коровка-матушка, не плакать? Мать снова велела, чтобы было полотно.

— Не горюй, — говорит коровка. — Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь, да и набери, сколько тебе надобно.

Она полезла, взяла полотно, положила на стол, села у оконца и мачеху дожидается.

— Спасибо, — говорит, — тебе, коровка, что меня выручаешь!

Приехала мать, спрашивает:

— Ну что? Полотно готово?

— Вон на столе, — говорит.

— Да где ж ты его берешь, такая-сякая? Должно быть, воруешь?

Та божится, что нет, сама, мол, полотно наткала. Мачеха не верит.

Вот спустя несколько дней собирается опять баба на ярмарку и велит снова дедовой дочке, чтобы было полотно. Перед отъездом послала ее за чем-то к соседу, а сама с дочкой советуется, как бы это подглядеть, где она полотно берет.

— Знаешь что, мама? Полезу-ка я на печь, улягусь у трубы, а ты меня укроешь, вот она меня и не заметит, а я уж все высмотрю, что она делать будет.

— Ну, хорошо, дочка!

Забралась она на печку, а баба поскорей ее прикрыла, а сама оделась и поехала, пока еще дедова дочка не вернулась.

Вернулась дедова дочка, села у окошечка и плачет.

Приходит коровка:

— Чего ты, девонька, плачешь?

— Да как же мне не плакать, если мать снова велела мне полотна наткать.

— Не горюй, — говорит коровка, — все устроится. Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь.

Полезла она, взяла полотно, положила на стол, сама села у оконца, мачеху дожидается. А бабина дочка лежит на печи и все видит и слышит.

Приезжает баба.

— Ну что, такая-сякая, готово полотно?

— Готово, — говорит.

— Ну, ступай волов выпряги.

Только та из хаты, а дочка слезла с печки и давай матери рассказывать, что тут было. Начала тогда баба клясть-проклинать корову.

— Чтоб и духу ее не было, — говорит деду, — зарежь да зарежь!

— Да зачем же ее резать? Ведь корова такая хорошая, что ни год, то с теленочком.

— Чтоб не было ее! Душа моя ее не выносит!

Нечего делать деду.

— Что ж, — говорит, — завтра зарежу.

Как услыхала дедова дочка, что ее коровку зарезать собираются, плачет. Вышла ночью тихонько из хаты и пошла к коровке на скотный двор.

— Коровка-матушка, — говорит, — тебя зарезать собираются.

— Ничего, — молвит коровка, — ты, девонька, не горюй; как зарежут меня и станут разбирать мясо, ты себе ничего не бери, возьми только голову; а как дадут тебе голову, ты и закопай ее там-то и там-то на огороде и каждый день наведывайся.

Вот на другой день утром наточил дед нож и пошел за коровкой.

Зарезал ее, обмыл, внес мясо в хату и давай его делить.

— А тебе, — спрашивает, — дочка, что дать?

— Ничего мне не надо, только голову дайте.

— Вот глупая!