брат, не заметил того, что посреди загона в болоте стоит?

— Э, да это такой, что из болота не выберется.

— А ступай испытай-ка его.

Приходит он к коню, берет его за гриву. Как рванул он его из болота, как начал носить его конь по загону! Она смеется:

— Держи, брат, не поддавайся!

Удержал, подали ему уздечку, и обуздал коня, повели его на конюшню, поставили в станок. Продержали его месяц, почистили и кормили его хорошо.

— Ну, сестра, пора мне от вас уезжать.

— Как тебе, брат, угодно; раз не хочешь жить у меня, то собирайся с богом.

Попрощался он с сестрами. Вывели коня, оседлали.

— Ну, если женишься, брат, не доверяй жене и не говори, что у тебя есть, и рубашку эту не снимай, а как снимешь, то враз погибнешь.

И молвила она коню:

— Вот твой хозяин, ты ему доверяй. Если хозяина кто убьет и можно будет вырваться, то ты, конь мой добрый, явись ко мне.

Дали они брату саблю булатную, пику и сказали:

— Как ты, брат, велишь, так конь тебя и понесет — поверх дерева, или между деревьями, или поверх камней, или по земле, или как знаешь.

Снарядился он в дорогу и поехал за тридевять земель, в десятое царство, в иное государство. Доезжает до большого-пребольшого города. Слышит, в городе звон, аж земля гудит. Приближается — так сильно звонят, что он уши себе заткнул, а то, говорит, и голову разорвет. Въехал в город и глядит по обеим сторонам. Видит дома, а людей не видно. А колокола звонят, трезвонят вовсю. Проехал по городу с версту, смотрит — у двери дед ходит. Подъезжает к деду.

— Здравствуйте, — говорит.

— Здравствуйте, — говорит, — купец, или добродию, или как вас звать!

— Как, — говорит, — назовете, так и будет! А что оно значит, дед, проехал я с версту, а в городе никого не видно, только вас первого и вижу. И почему это у вас в колокола так звонят, что никак и проехать нельзя, уж я и уши заткнул.

— Это, — говорит, — пане купец, у нас людоед поселился и сожрал уже в нашем царстве два повета людей. И присудили, — говорит, — дать ему царевну на съедение, вот и звонят, может, господь бог нас помилует.

— Если б он мне в руки попался, я бы его накормил, не захотел бы он царевну есть!

А была у деда кобылка; вот оставил он молодца в доме со старухой, а сам вышел, сел на кобылку — и к царю.

— Так, мол, и так, ваша ясновельможность, принес бог из чужой земли такого молодца, что может людоеда погубить.

И велел тогда царь запрягать лошадей в коляску. Едут к деду. Примчались. Вбегает царь в дом. Кланяется, за руку здоровается.

— Из какого вы, пан, царства?

— Из такого-то и такого, белого или какого.

— Вы можете людоеда погубить?

— Могу, — говорит, — только бы он мне в руки попался.

— Просим, пане, в мой дом.

Сели, поехали, и взял он коня своего.

Говорит:

— Коня в стойло поставьте, чтоб были ему овес, сено, вода все время, как должно.

Поставили коня в стойло. Сами входят в комнату. А тут царица, дочка царева, сыновья. Здороваются.

— Ну, — говорит, — как погубишь ты людоеда, вот тебе дочка моя в жены, полцарства даю, пока жив, а помру, все твое будет. Ты, дочка, согласна?

— Как не согласна? Ужель лучше идти людоеду на съедение, чем выйти за христианина, которого бог в наше царство послал. Желаю и душою и телом.

Сели, хорошенько поели, выпили. Подходит пора, когда везти или не везти к людоеду.

— Собирайтесь все, кто есть, поглядеть, как буду я его уничтожать. И позовите мне попа, чтобы исповедовал меня и причастил.

Позвали попа. Потом выехали все горожане и остановились заполгона от пещеры. Берет он царевну за руку, подводит к пещере поближе.

— Выходи, — говорит, — людоед, вот царевна тебе на съедение!

Увидал людоед царевну и вмиг выскочил.

И только змей явился, ударил он его пикой, а тот и упал.

— Вот тебе, — говорит, — царевна!

Заревел людоед что есть мочи, и давай он его саблей булатной рубить так, что все горожане удивились, испугались. Снял с него голову. Убил его, на куски порубил, в кучу сложил, спиртом облил, поджег и пепел развеял.

— Гляди, — говорит, — жена моя, что я с людоедом сделал. Почитай меня мужем, ведь я тебя от смерти отмолил.

Вернулись они в город и давай пить, гулять, что послал господь из чужой земли такого богатыря, который людоеда погубил, и пьют за его здоровье, гуляют. Пили трое суток, веселились, а там и к попу, свадьбу отгуляли, живут. Полцарства отписал ему царь, вручил. Пожил царь года три и помер. Остался он царем над всем царством. И жили они лет двенадцать, а детей у них не было. А был у них в городе поп хороший, и остался после него сын хлопец, сирота лет пяти. Взяли они его вместо сына. Вот вырос он, и было ему уже лет восемнадцать. Обучили они его уму-разуму. И вырос он большой да такой красивый, что и во всех царствах лучшего приемыша не было. Вот и влюбилась царица в приемыша этого. И давай у царя допытываться: отчего, мол, ты рубашки с себя никогда не снимаешь?

— Я, — говорит, — так привык, она всегда белая, побелей тех, что ты даешь, так вот и не надо снимать ее.

— Мой отец, — говорит она, — по три раза на день рубашки снимал, а ты вот ни разу своей не снимешь.

Ну, не снимал он, не снимал, а она все за свое:

— Сними да сними, мы ее хоть постираем.

Вот взял он да и снял рубашку.

И только он снял, а она взяла и в другие двери передала рубашку приемышу, а тот вмиг на себя ее и надел. А как надел, сразу за саблю и входит к старому царю в комнату.

Вошел и говорит:

— Здравствуйте, батюшка, биться будем или мириться?

— А чего нам, сынок, биться?

Тот говорит:

— Вот чего!

И как ударил его саблей, так голову с него и снял. Потом порубил ее саблей на куски и велит:

— Сложите его, труп этот, в мешок, завяжите его и выведите его коня из конюшни, привяжите к хвосту и пустите, и чтоб не было ни его, ни коня его в моем царстве.

Привязали к хвосту, а конь между деревьями пошел, а он висит к хвосту привязанный. Как пробежал верст с полсотни, заржал конь, тут