трудности закаляют. Борьбе с проблемами можно поучиться у наших мужиков. Вот, например, на Дубовике висит практически все, в том числе груз ответственности за этот перегон. А ведь как он держится! Я ни разу от него не слышал, что он устал или ему трудно. Наоборот – на каждом шагу еще всех поддерживает. Вот это характер! Чувствуется, человек на своём месте и, судя по рассказам, добивается всего собственным горбом. А то посмотришь вокруг – везде сплошные протеже: одного папа продвигает, другого – дядя или какой-нибудь родственник, а то и просто знакомый, и так везде. Вот, к примеру, Петька Козлов уже институт заканчивает, а что, он учился лучше меня, что ли? Нет, конечно. Из моих тетрадок последние три класса не вылезал. Как какая-нибудь самая пустяковая контрольная – он тут как тут: “Рома, помоги, Рома, выручи…”»

Над головой с громким пронзительным криком пролетела яркая, как заморский попугай, кукша. Эти птицы отличались чрезмерным любопытством и нахальством, за что ребята их не любили. Кукша уселась на голой ветке лиственницы, в стороне от длинного каравана, и с любопытством смотрела на проходивших геологов. Словно негодуя за нарушенный покой, время от времени она покрикивала на пришельцев, рассказывая всем таёжным жителям о вторгшихся в их владения чужаках. Заливаясь лаем, на её голос побежал Шарик и, пока она не улетела, от дерева не отошел.

Вскоре лай Шарика разорвал тишину далеко впереди. Только сейчас он был не таким заливистым, когда брехал на птицу, а злобным и даже каким-то необычно напористым. Можно было подумать, что щенок кого-то держит и зовёт охотников на помощь. Но на его лай никто не пошёл. Перегонщики уже отошли довольно далеко, когда щенок догнал караван. Проскочив мимо всех связок лошадей, Шарик закрутился под ногами Дубовика и обиженно заскулил.

– Чего тебе? – спросил тот, осторожно передвигаясь, чтобы не наступить на щенка. – Что-то случилось? Ну, говори. Э-э, дружок, ты, кажись, на нас обиделся. Встретил какого-то зверя и держал, а мы, лодыри этакие нехорошие, даже не подошли, бежим галопом по Европам. Я тебя понимаю, ты так старался, а никто тебя не оценил. Ну, конечно, тебе очень обидно. Ну что поделаешь, не всегда оценивают по заслугам, инициативных и деятельных чаще ругают. Промашки все замечают, и тогда каждый старается тебя зацепить, отыграться за прошлое и на всякий случай предупредить на будущее. Что поделаешь, такова жизнь! Кто же там был, интересно? Я думаю, не медведь, иначе ты бы дунул оттуда без задних ног и прибежал за помощью, а заодно привёл бы мишку. Вот было бы весело! Нет, медведь там быть не мог, – подумал геолог, – свежих следов я пока не видел. Это хорошо! Лишние проблемы нам не нужны, своих хватает. Ладно, дружок, иди, отдохни. В следующий раз я буду более внимательно относиться к твоим сообщениям.

Будто поняв, что сказал хозяин, Шарик засеменил рядом с его связкой. Больше тишину никто не нарушал.

Начались предгорья очередного хребта с более скудной растительностью и голыми развалами камней. Сопки рассекали шумные горные ручьи с прозрачной, как слеза, ледяной водой, сквозь которую виднелись угловатые камни и мелькавшие между ними стайки мальков. На тропах встречались лосиные следы. Будто в подтверждение того, что когда-то тут проходили эти величавые красавцы, по ходу были разбросаны кучки высохших «желудей».

Догнав Дубовика, Роман спросил, чьи это следы, и, узнав, что они очень старые, успокоился. Снова вспомнился дом.

Зато, когда мы оканчивали школу, Петька только и говорил об институте: «Буду поступать в торгово-экономический…» Я еще над ним смеялся: «Какой тебе институт, у тебя же средний балл даже до четверки не дотягивает и, главное, нет твердых знаний». Предложил на будущий год идти со мной в политехнический. Петька только ухмыльнулся. «Нет, – говорит, – ты поступай туда сам, техника меня не интересует. Это совершенно непрестижно. В наше время в технические вузы идут одни дураки, которые после института, кроме заводской проходной, больше ничего не увидят. Закончив политех, что ты сможешь предложить взамен – железки? Кому они нужны? Их везде хватает. Вообще, Рома, ты отстал от жизни. Теперь живут по принципу: ты мне – я тебе. А ты разбрасываешься».

После школы Роман пошел на завод. Сначала был учеником, потом перевели токарем. Работа нравилась, поэтому вкладывал всю душу. И скоро стал подвигать «стариков». То одного обошел, то другого, глядишь, и к третьему подобрался. В цехе на это смотрели как на ухарство молодого неоперившегося юнца, который вроде плода-скороспелки повисит, повисит, подразнит своей красотой – сорвется и упадет: червоточина подвела. Тут не один уже блистал, да быстро спекся, а настоящие звезды вот они: Иванов, Порубов, Коган. И никто до них пока не дотянулся и, наверное, не так быстро дотянется, потому как они асы – настоящие мастера своего дела. С закрытыми глазами такие чудеса могут вытворять, увидишь – просто ахнешь, не поверишь, что это сделано руками этих ребят. Когда же Роман приблизился к самому опытному – Николаю Николаевичу Когану, или, как его все звали, дяде Коле, весь цех стало лихорадить: «Где это видано, чтобы какой-то пацан был почти на равных с признанным мастером, можно сказать, профессором токарного дела: все допуски выдерживает, не копается с каждой деталью, как некоторые, точит быстро и без брака, словом работает, как настоящий профессионал».

Вскоре бывший ученик сдал на четвертый разряд, а вечерами допоздна готовился в институт, но поступать Роману не пришлось – весной пришла повестка из военкомата. По случаю призыва в армию в пересменок собрался весь цех. Говорили много и дружно. Все желали Роману успехов в службе, а после армии непременно вернуться в свой родной коллектив. Последним слово взял дядя Коля. Он очень волновался, но вскоре поборол себя и разошелся, стал говорить не хуже настоящего лектора.

«Спасибо тебе, – услышал Роман, – за то, что ты серьезно подошел к нашей профессии. За короткое время ты сделал то, к чему другие идут годами, но это не предел совершенства. Для того чтобы так работать кроме одного желания нужны прочные знания. Я вот раньше думал, что достиг потолка, выше которого не подняться, может, поэтому и успокоился. Как же, – думал я, – с любой работой справляюсь, план перевыполняю, а значит, и премии получаю исправно. Что еще надо рабочему человеку? А главное – ко мне нет претензий, даже наоборот, меня хвалят, а кто-то