иждивение вооружил двести воинов и прибыл на собственном корабле» (VIII, 17). Эту информацию дополняет Плутарх: «Аттических кораблей было сто восемьдесят; на каждом из них было по восемнадцати человек, сражавшихся с палубы; из них четверо были стрелки, а остальные – гоплиты» (Them. 14). По мнению современных исследователей, состав команды на триере выглядел так: «170 гребцов, набранных среди фетов (4-й цензовый класс), которые иногда используют свои весла; 30 человек, управляющихся со снастями и вычерпывающих воду; 10 гоплитов (эпибатов), призванных сбрасывать пытающихся захватить судно врагов или, напротив, брать чужой корабль на абордаж; триерарх (обязательно гражданин) – лицо, на которое возложена литургия, связанная с управлением судном, и его штаб; лоцман; старший матрос, задающий ритм гребцам под звуки флейты»[54]. Что в общих чертах согласуется с данными Геродота и Плутарха.

Между тем обстановка в Элладе становилась все более тревожной. Ходили слухи, что Ксеркс идет походом только против Афин, и что многие города уже изъявили царю покорность, дав землю и воду. Что немало эллинов не хотят воевать против азиатов, а многие откровенно сочувствуют персам. Что на море и на суше невозможно противостоять мощи Ахеменидов. Страх опустился на Грецию. В это неспокойное и грозное время афиняне решили вопросить богов о дальнейшей судьбе своего города.

Пророчество, принесенное афинскими посланцами из Дельф, не сулило Афинам ничего доброго и повергло граждан в уныние: «Остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь». Но Фемистокл и эту ситуацию сумел повернуть на пользу делу и заявил растерянным соотечественникам следующее: «Это сыновья врагов, не то бог не назвал бы Саламин “божественным”» (Polyaen. I, 30, 1). Казалось, что вопрос исчерпан, но афиняне не успокоились и отправили в Дельфы новое посольство. Новый ответ, полученный от оракула, тоже не внушал оптимизма: «Лишь деревянные стены дает Зевес Тритогенее». Тритогенея – один из эпитетов богини Афины, и согласно пророчеству получалось, что город могут защитить только некие деревянные стены. Большинство граждан пришло к выводу, что необходимо срочно укреплять Акрополь, хотя были и те, кто вообще предлагал подчиниться персам или же покинуть Афины и уплыть в другую страну. Но Фемистокл в очередной раз истолковал пророчество в нужную для себя сторону. Он просто объяснил согражданам, что «деревянные стены» – это афинские боевые корабли, которые и спасут город. Такое простое и понятное объяснение вызвало среди афинян взрыв энтузиазма было принято решение всеми силами сражаться против персов, если последует вторжение.

Фемистокл понимал, что в одиночку Афины не выстоят против персидской мощи. Не желая, чтобы повторилась ситуация, сложившаяся накануне Марафонской битвы, когда Афины остались в одиночестве перед вражеским вторжением, он решил заняться поиском союзников.

Это оказалось непростым делом, недаром Геродот подчеркнул, что в Элладе были войны «между разными городами, но самая ожесточенная между афинянами и эгинцами» (VII, 145). Впрочем, был город, который так же искал военного союза с Афинами, как и Афины с ним, – Спарта. Объединив усилия, Афины и Спарта становились тем ядром, вокруг которых могли сплотиться и остальные греческие полисы, пожелавшие выступить против персов. Принципиальным моментом было и то, что спартанцы стояли во главе Пелопоннесского союза и располагали сильнейшей армией в Балканской Греции.

Другое дело, что спартанцы решили узнать волю богов относительно грядущей войны и отправились в Дельфы за оракулом. Как и следовало ожидать, пророчество не было жизнеутверждающим:

У вас, обитатели обширной Спарты, Или будет разрушен большой славный город мужами-персеидами, Или не будет, но тогда стогны Лакедемона Будут оплакивать смерть царя из рода Геракла; Ибо противостоящая мощь быков и львов не смирит врага, Так как сила его равняется Зевсовой. Я объявляю, что он не смирится до тех пор, Пока не получит на свою долю целиком одного или другого (Herod. VII, 220).

Суть предсказания была проста – либо персы сожгут Спарту, либо один из ее двух царей будет убит. После такого изречения оракула царям Леониду и Леотихиду было о чем подумать. Ходили упорные слухи, что все эти неблагоприятные знамения и жертвоприношения вызваны гневом богов за убийство посланцев Дария.

Но спартанцы всегда предпочитали действия рассуждениям. Решение было выбрано очень простое – пусть два гражданина Спарты добровольно отправятся к персидскому царю и предложат ему свои жизни взамен убитых послов. Знатные спартанцы Сперхий и Булис вызвались исполнить эту миссию. Прибыв в Сузы, они отправились ко двору Ксеркса, предстали перед царскими очами и объяснили суть своего визита: «Царь мидян, лакедемоняне прислали нас для того, чтобы дать удовлетворение за погибших в Спарте глашатаев» (Herod. VII, 136). Ксеркс был очень удивлен таким благородством и презрением к смерти, а потому не стал свирепствовать, проявив великодушие. Царь никогда не был мелочным, и смерть двух абсолютно невиновных людей была ему ни к чему. Заявив, что в отличие от спартанцев он не нарушает священные обычаи и не убивает послов, владыка Азии снял с граждан Спарты вину за убийство персидского посольства. Сперхий и Булис были отпущены домой, куда и добрались живые и здоровые. Так в Лакедемоне боролись с неблагоприятными знамениями и прорицаниями.

По большому счету, при чтении пророчеств Дельфийского оракула накануне нашествия Ксеркса складывается впечатление, что местное жречество поставило своей целью сеять в Элладе смуту и панику путем распространения пораженческих настроений. Трудно сказать, делали это жрецы по собственной инициативе или же у них были какие-либо контакты с персами. Конкретной информации по данному вопросу нет, а строить различные бездоказательные «теории» не имеет смысла. Тем не менее, несмотря на неблагоприятные предзнаменования, многие греческие полисы решили сражаться.

По свидетельству Диодора Сицилийского, в 481 г. до н. э. в Коринф прибыли делегации от греческих городов, решивших выступить против державы Ахеменидов (XI, 1), и держали совет о том, как противостоять грядущему персидскому вторжению. После долгих препирательств договорились о прекращении всех вооруженных конфликтов между участниками будущего союза. Таким образом, жесточайшая война между Афинами и Эгиной закончилась, и сильнейшие флоты Эллады смогли действовать совместно в борьбе против