мощь Афин, и какие для этого следует принять меры. Он первым обратил внимание, что Фалеронская гавань, где базировались боевые афинские корабли, не отвечает требованием времени. Фемистокл по достоинству оценил стратегические преимущества гаваней Пирея и решил именно здесь создать главную военную базу флота Афин: «Фемистокл уговорил афинян застроить и остальную часть Пирея, начало чему положено было раньше, в год архонтства его в Афинах (493/92 г.)» (Thuc. I, 93). Об этом же свидетельствует и Павсаний: «Пирей издавна был сельской областью Аттики, и до тех пор, пока Фемистокл не стал у афинян архонтом, он гаванью не был; такой гаванью служил для них Фалер, так как в этом направлении море ближе всего подходит к городу… Когда архонтом стал Фемистокл, то он нашел, что больше удобств для моряков представляет Пирей и что здесь три гавани вместо одной, как это было в Фалере» (I, I, 2). Правда, после того, как архонтство Фемистокла закончилось, работы в Пирее были прекращены и продолжились только после отражения нашествия Ксеркса.

Архонт-эпоним считал войну с персами неизбежной. Подавление Ионийского восстания и вторжение войск Датиса и Артафрена в Аттику подтвердило правоту Фемистокла. Как и многие соотечественники, он участвовал в Марафонской битве, сражаясь на одном из самых опасных участков, в центре боевых порядков эллинов.

Победа воодушевила афинян, но Фемистокл предостерегал их от преждевременного торжества, у него был свой взгляд на сложившуюся после битвы при Марафоне ситуацию: «Все считали поражение варваров при Марафоне концом войны, а Фемистокл видел в нем начало более тяжкой борьбы, к которой он и сам готовился для спасения всей Эллады, и сограждан своих приучал, задолго предвидя будущее» (Plut. Them. 3). Но нет пророка в своем отечестве, и политик эту истину знал. Поэтому Фемистокл действовал очень осторожно, решив сначала избавиться от своих политических противников. Одним из них был Аристид, получивший среди афинян прозвище Справедливый.

Противостояние между Фемистоклом и Аристидом было не противостоянием между народом и аристократами, а столкновением группировок, предлагавших прямо противоположные программы для борьбы с персидской угрозой. Аристид, исходя из опыта Марафонского сражения, выступал за усиление сухопутной армии Афин; политик искренне считал, что только фаланга гоплитов способна защитить город. Но эти планы шли вразрез с морской программой Фемистокла, выступающего за создание военного флота, сильнейшего в Элладе. Столкновение между этими двумя людьми привело к резкому обострению политической борьбы внутри самих Афин. Но Фемистокл смотрел на мир просто: есть Аристид – есть проблема, нет Аристида – нет проблемы. В итоге он повел дело так, что его соперника изгнали из Афин. Теперь руки у Фемистокла были развязаны, и он стал последовательно проводить программу по строительству флота в жизнь: «Превращение афинян в морской народ должно было, по его мнению, много содействовать их усилению. Действительно, Фемистокл первый осмелился сказать, что необходимо заняться морским делом, и сам немедленно положил тому начало» (I, Thuc. 93).

Пользуясь своей популярностью, Фемистокл решился на невиданное для Афин дело. В то время в государственную казну поступало много денег от разработок серебряных рудников в Лаврионе. Геродот и Плутарх пишут о том, что согласно обычаю оставшиеся от покрытия государственных расходов суммы делились между афинянами. На долю каждого гражданина доставалось по десять драхм[53]. Фемистокл предложил в народном собрании отказаться от этих выплат, а сэкономленные деньги направить на постройку боевых кораблей. При этом он заявил, что могучий флот нужен афинянам для ведения успешной войны с Эгиной.

Хитрец знал, что делал, когда говорил не про державу Ахеменидов, а про соседей эгинцев. И хотя до Афин доходили слухи о грандиозных приготовлениях персидского царя к походу на Элладу, их всерьез не воспринимали. Персы находились далеко, после Марафонской победы миф об их непобедимости был развеян. А остров Эгина был рядом, и войны афинян с эгинцами происходили с завидной регулярностью. Причем афиняне частенько терпели поражения, поскольку их соседи обладали сильнейшим флотом в регионе. Уловка Фемистокла удалась, и народ проголосовал за постройку кораблей. При этом Фемистокл действовал очень тонко, убедив сограждан дать сотне богатейших афинян по таланту серебра, с тем условием, чтобы на эти деньги они построили по одной триере. Если гражданам работа понравится, то все останется как есть. Если же нет, то деньги должны вернуться в государственную казну. Но все прошло именно так, как и планировал Фемистокл: «Каждый сделал по одной триере, хорошей и быстрой, со всем тщанием» (Polyaen. I, 30, 6).

Значение этого события трудно переоценить. Недаром Плутарх заметил, «что спасение эллинов тогда зависело от моря, и что те триеры восстановили Афины, это, помимо других доказательств, засвидетельствовал и сам Ксеркс» (Plut. Them. 4). Как это ни парадоксально прозвучит, но получилось так, что региональная война с Эгиной привела к превращению Афин в сильнейшую морскую державу. Скрыв свои истинные намерения, Фемистокл выдал желаемое за действительное, и его морская программа была принята. По свидетельству Геродота, было построено 200 триер (VII, 144), в то время как Плутарх говорит о 100. Но как бы там ни было, в битвах при Артемисии и Саламине афинский флот насчитывал 180 боевых кораблей (VIII, 44).

Деятельность Фемистокла привела к радикальным изменениям в жизни и самих афинян: «Так, по выражению Платона, он сделал их из стойких гоплитов матросами и моряками. Этим он дал повод к упреку, что, дескать, Фемистокл отнял у сограждан копье и щит и унизил афинский народ до гребной скамейки и весла» (Plut. Them. 4).

Фемистокл действовал с размахом. Он добился, чтобы на афинских верфях строили не пентеконтеры, а гораздо более мощные и быстроходные триеры, боевые суда с тремя рядами весел с каждого борта. В отличие от тех же пентеконтер, у триеры была сплошная палуба и трюм, одна съемная мачта и один парус. Со временем на этом типе судов появится небольшая верхняя палуба, на которой будут располагаться стрелки и метатели копий. Длина триеры достигала 50 м в длину и 7 м в ширину, а в носовой части находился окованный бронзой таран. Максимальная скорость достигала 18 км в час. Недаром Плутарх отметил, что построенные при Фемистокле триеры «с самого начала отличались быстротой хода и подвижностью» (Cim. 11).

Экипаж на триере был больше, чем на пентеконтере. Рассказывая об афинянине Клинии, участнике битвы при Артемисии, Геродот назовет общую численность людей на борту триеры: «Он на собственное