– Да. Сказала, что старушка больше не захочет ее видеть. Я подумала, Петра расстроилась оттого, что ей нравилось читать.

– Ваша дочь не упоминала ни о каких странностях?

Келер Роутен покачала головой.

– Вы не против, если мы подождем Петру здесь?

– Конечно… Сара!

Женщина, едва не выронив младенца, слетела с места, в последний момент подхватывая девчонку: та, услышав про булочки, выбралась из своего убежища и влезла на буфет, где, накрытое полотенцем, стояло блюдо с ватрушками. Получив воспитательный шлепок по мягкому месту, девчонка снова юркнула за занавеску.

– Сара – тот еще пострел, – пожаловалась келер Роутен, садясь обратно. – Сущий дьяволенок! Дочь соседки. Мы дежурим по очереди, чтобы присматривать за детьми. Я знаю, многие матери берут младенцев с собой на работу, но старшая смены этого не приветствует… Ой! Простите! Я отвратительная хозяйка. Вы с мороза, а я даже не предложила вам чаю.

Чай оказался самый дешевый, закисшая травяная труха, а не чай. Юрген и Луцио пригубили из вежливости. А вот выпечка из пекарни керр Норберга действительно была выше всяких похвал – воздушная, тающая на языке, наглядным примером чему являлась измазанная повидлом мордашка Сары. Младенец утомился и уснул, не обращая внимания на шум, и мать переложила его в люльку. Разомлевшая от еды девочка вскоре последовала примеру малыша, свернувшись калачиком в углу дивана.

Когда дети затихли, келер Роутен заметно расслабилась и даже позабыла про официальный статус гостей. Вопреки первому впечатлению о робости характера, ей, как и женщинам вообще, была присуща изрядная словоохотливость, но, как ни странно, ее болтовня не раздражала и даже благодаря своей непосредственности придавала говорящей какое-то очарование.

– Вы, наверно, думаете, я плохая мать, раз заставляю Петру подрабатывать. Но, богом клянусь, она так решила сама! Говорит, что хочет помочь. Растить детей одной тяжело, и ее поддержка приходится очень кстати. Представляете, Петра в этом году заработала себе на школьную форму!

– А где отец детей?

Келер Роутен не прятала волосы, не носила ни вдовий узел, ни обручальный браслет. Но и куртизанкой она тоже не выглядела. Узнать ответ детективам было не суждено.

– Матушка, я дома… – звонкая вначале, к концу фраза заглохла.

Девочка замерла на пороге, смотря на незваных гостей испуганной мышью, готовой при малейшей угрозе порскнуть прочь. Поняв, что бежать некуда, нахохлилась, втянув голову в плечи, перешагнула порог и села рядом с матерью, сложив руки на коленях.

– Не бойся, – Луцио выдавил самую ласковую из улыбок. – Тебя зовут Петра?

Девочка угрюмо кивнула, наблюдая за обер-детективом исподлобья.

– Мне сказали, ты была знакома с келер Вермиттерин.

Петра снова кивнула. Лицо у нее стало совсем обреченным.

– И ты приходила к ней незадолго до Нового года? За неделю, если точнее?

Петра шмыгнула носом, попыталась что-то выдавить дрожащими губами, а затем разревелась. Ей вторил разбуженный младенец.

– Не арестовывайте меня, керр полицейский! Я не хотела! – разобрал Юрген сквозь всхлипывания. – Я слууучайно!

– Петра! – возмутилась келер Роутен, качая малыша, но Луцио жестом попросил ее не вмешиваться.

– Никто не собирается тебя арестовывать. – Стажер позавидовал железному терпению напарника: его самого плач раздражал до зубовного скрежета. – Просто расскажи, что случилось, когда ты была у келер Вермиттерин.

Пальцы сжались, сминая юбку школьной формы, на которую девочка заработала сама.

– Я… – Петра всхлипнула. – Я…

– Не спеши, – подбодрил керр Гробер, сползая с дивана на пол, чтобы приблизиться к девочке и одновременно оказаться ниже ее. – Начни с того, как ты подошла к дому. Ты видела что-то необычное? Может быть, кто-то из прохожих вел себя странно?

Девочка размазала слезы тыльной стороной ладони, задумалась.

– Мужчина… Да. Он наблюдал за домом. И лицо у него было неживое. Как у фарфоровой куклы. Я даже решила, что кто-то ради шутки выставил манекен, но он шевелился.

– Можешь рассказать о нем подробнее? – Петра растерялась, и детектив начал подсказывать: – Высокий или низкий? Худой, толстый? Во что одет?

– Ростом… – Петра огляделась, смущенно кивнула на Юргена, – вот как керр Фромингкейт, наверно. А борода черная, и брови, и волосы – в них снег красиво искрил. Он без головного убора был. И сюртук такой легкий, летний, я еще удивилась, что ему не холодно.

Ворон. Раз голем торчал на виду у прохожих, злоумышленники на тот момент уже вмешались в управляющие директивы.

– Рядом с этим мужчиной ты кого-нибудь заметила?

– Нет. Он был один. Точно, один.

– Дальше? – продолжил Луцио. – Ты поднялась на крыльцо, постучала. Тебе открыли?

– Дверь была не заперта. Келер Вермиттерин никогда не закрывала замок, если ждала меня, – пояснила Петра. – С кухни и из чулана не слышно, как звонит входной колокольчик.

– Ты не помнишь, сколько было времени?

Девочка покачала головой.

– Келер просила приходить к двум. Но у меня нет личных часов, поэтому иногда я опаздывала или добиралась раньше. Она не ворчала.

– Ты вошла в дом…

– Разулась, – продолжила Петра, – и взяла деньги.

– Деньги?

– Келер никогда не отдавала мне плату в руки, а клала на секретере в прихожей. Она всегда много оставляла, но я забирала семь пфеннигов – столько стоит мой труд. Один раз келер Вермиттерин положила целую марку – у меня не было сдачи, и я обещала, что отработаю. В следующую встречу она, конечно, забыла, предлагала деньги, но я отказалась. Не подумайте, так-то память у келер замечательная, она могла назвать с ходу всех правителей страны, начиная с дремучих лет, когда Федерация Гезецлэнд была еще раздробленными княжествами. Но, случалось, упускала из виду элементарные вещи.

– В тот день перед Новым годом, – видя, что девочка чуть-чуть успокоилась, Луцио вернулся к интересовавшей его теме, – келер Вермиттерин была дома?

– В гостиной, – побледнев, еле слышно прошептала Петра. – И, кажется, чувствовала себя плохо. Она в порядке?

– Все хорошо.

Гробер выразительно посмотрел на недоуменно открывшую рот келер Роутен, покачал головой, предупреждая, что не надо пугать дочь. Впервые за время разговора Петра робко улыбнулась: видать, действительно переживала за старушку.

– Значит, та керляйн вызвала доктора.

– Та керляйн?

– Она красивая была и… страшная, – поежилась девочка, обхватила себя за плечи руками. – Келер Вермиттерин бледная стояла, а она говорила. Слов не разобрать, но в груди все сжималось, костенело, будто кто-то схватил когтями за сердце и давил. И дышать тяжело, – Петра шумно втянула воздух. – И ужас такой, что свет погас и, казалось, не спастись… и больше ничего не будет.

– Ты убежала?

– Она была страшная, – губы у девочки снова задрожали. – Не помню, как на улице оказалась. Чувствовала, что лежу, и снег щеки жжет, колет до слез. Вокруг люди. Одна керляйн руку протянула, спросила, все ли в порядке. А я и слова