«Джубел бы жопу от хохота надорвал».

Осознание, что дракон поймал лицом снаряд ради человека, и правда заставило бы брата ржать до треска чешуи. Верн бы тоже посмеялся – в конце концов, это ж насколько надо отчаяться, чтобы вдруг перестало быть до самых серных глубин насрать на судьбу конкретного человека?

«Вот настолько отчаяться», – подумал Верн, в последний раз щурясь на обгоревший пентхаус – чисто на случай, если Хук, тот еще скользкий пациент, каким-то чудом умудрился вывернуться и уползти с порога смерти не в ту сторону. Затем он ощутил, как все здание вздохнуло, осело, и выбрался на крышу. Ночной воздух приятно охладил спину, и Верн расправил плечи, как вдруг заметил в небе «вертушку». Луч ее прожектора, взрезая тьму, приближался.

«Никогда еще не сжигал “вертушку”, – подумал Верн. – Может, будет забавно».

Тут в импровизированном коконе зашевелился Пшик, и дракон смекнул, что лучше, наверное, дать деру обратно в байу.

Верн похлопал себя по животу. Все эти вспышки стоили ему жировых запасов.

«Заскочу в “Жемчужину”, – решил он. – Умыкну пару-тройку галлонов масла, чисто на случай, если последствия этой херни меня таки догонят, и придется поддать огоньку разъяренной толпе».

Нынче о разъяренных толпах услышишь нечасто, однако они все еще набегают, все еще ждут, когда вспыхнет огненный крест, чтобы собраться вокруг него, а в перерывах орут на беременных девочек-подростков по телику. Ничтожества зачастую преследовали своих же, что Верн находил уморительно смешным. Люди охотились на людей из-за цвета кожи или из-за того, к какой они гавани, так сказать, причаливали в шторм. В этом-то и заключалась проблема людей – их не вразумить. Был у Верна один товарищ, еще в средневековой Англии. Неплохой парень. Жил в местности под названием Фэтфилд. Курил до фига гашиша.

Так вот, товарищ этот неизменно придерживался точки зрения, что толпу можно увещевать: «Устраиваешь им показательное выступление, так они мигом раскидывают мозгой, что лучше б не соваться, и расходятся обратно по своим фермам».

Фэтфилдский дракон свято в это верил ровно до тех пор, пока отряд норманнов не нашпиговал его арбалетными болтами и не бросил на милость природы.

«Увещевать?»

Если Верн что-то и усвоил, так это то, что людей не вразумить.

«Ну и что ты тогда тут делаешь, дятел?» – поинтересовался внутренний голосок.

Достойного ответа у Верна не нашлось. «Я здесь потому, что так правильно» не очень походило на аргумент, но зато стояло максимально близко к правде.

Пшик – хороший парнишка, который изо всех сил старался выбраться из дерьмового положения, так что если уж и выбирать сторону, то Верн предпочитал ту, где нет Ридженса Хука.

«И я только что обратил команду старины Ридженса в кучку пепла».

– Славно потрудился, – произнес Верн, а потом уложил Пшика на землю и встряхнул крыльями, в дцатый раз думая, что надо бы погуглить, как работают крылья, и узнать о себе что-нибудь новое.

– Там что-то про подъемную силу и сопротивление, – поделился он с бессознательным Пшиком, а потом схватил мальчишку за пояс и взмыл в ночное небо над Новым Орлеаном.

– Прощай, констебль, – сказал дракон, мысленно вычеркивая пункт «убить Хука» из списка дел. – Гори в аду.

В аду Хук не горел. По правде говоря, констебль оказался существенно живее, чем следовало ожидать. На чаде матушки Хук не было ни царапины, кроме пары-тройки ожогов на кончиках пальцев – малость не успел отдернуть руки от двери убежища.

Итак, что его спасло:

1. Стальная противопожарная дверь.

2. Кислородный баллон с удобной маской.

3. Долбонавт-босс мафиози, который повернулся спиной к тому, что считал меньшим злом.

«Сайонара, Айвори, – думал Хук, вдыхая сладкий кислород. – Ты сыграл свою роль, дружок. Ты сохранил мне жизнь».

И взамен, когда Верн обрушил на них бурю, Хук оставил этого босса с другой стороны убежища.

Айвори Конти наверняка был тем еще мелким параноиком, потому как отгрохал себе мини-крепость, способную выдержать все, что только природа или преступный мир Нового Орлеана могли ей устроить. По всему выходило, что сама по себе комната была усовершенствованной версией банковского хранилища, которой по плечу как ураган, так и выстрел из гранатомета, и ни одна плитка не дрогнет. Хук видал подобные места в Ираке, но чтоб там были кондиционеры и мягкие ковры – никогда.

«Десять лямов, – прикинул констебль стоимость таких хором. – Влегкую».

И это еще не считая личный лифт.

«Малыш Айвори явно учитывал перспективу осады».

Помимо внушительной стены винтовок, Конти держал в убежище запас налички и свои записи, все на помеченных ярлыками компакт-дисках, что немного старомодно, хотя и очень удобно. Камеры наблюдения по всему зданию либо сдохли, либо выдавали дерганую картинку, но больше всего Хука интересовал простенький блокнот-молескин, на обложке которого белым корректором значились слова «Ручные легаши».

– Ну привет, будущее, – произнес Хук, убирая блокнот в карман.

Затем констебль набил пару спортивных сумок налом, набором автомобильных ключей, парой золотых слитков и кучей оружия, потому что такого добра для грязного копа никогда не бывает много. Последним Хук реквизировал переносной зенитный ракетный комплекс, мимо которого чуть не прошел, потому что его наполовину скрыла груда картонных тубусов.

– А, мой русский друг, – произнес Хук, поглаживая находку, – сообща мы учиним великолепный разгром.

Смысл заключался в следующем: если пятидесятый калибр проделал в Верне дырку, то русский ПЗРК вырубит ящера уже навсегда. Хук закинул добычу на плечо, вызвал лифт и уже три минуты спустя выруливал из охраняемой подземной парковки на новеньком «хаммере».

«Марчелло» начинал потихоньку оседать, взвизгивая, постанывая, словно умирающий левиафан, и Хук понял, что явно недооценил Верна.

«Едва семь футов ростом и с брюхом, я-то думал, ну огнем пошвыряется, ничего такого. А этот малец, чтоб его, знает толк в вечеринках».

Знал толк и Ридженс Хук.

«Мы как великие противники в истории, – подумал Хук, чувствуя прилив высокопарности. – Ахав и белый кит».

Верн в этом сценарии был, видимо, Моби Диком.

Хук похлопал сумку с артиллерией, пристегнутую к переднему сиденью.

– Ну что, мальчишки, – обратился он к оружию, – сдается, мы пропишем себе собственную концовку.

И раз уж Хук взял на себя роль капитана Ахава, теперь нужно найти себе команду.

Верн часто думал, что где-то среди его предков наверняка пробегал голубь: с таким чертовски крутым внутренним компасом, что он мог понять, что к чему, даже с закрытыми глазами. Хотя это скорее такой речевой оборот, нежели хвастовство, потому как его внутренние веки были прозрачным.