«Пиздец котенку», – подумал он, потеряв хватку и ухнув головой вниз к тротуару.

Расправлять крылья было некогда – даже если б Верн успел малость взмахнуть, полет бы все равно особо не замедлился, – так что он прижал подбородок к себе поплотнее и приготовился принять удар бронированной макушкой.

К счастью, его двухэтажное пике обломалось о парочку не в то время и не в том месте оказавшихся консьержей, которых в свою очередь обломало его двухэтажным пике. Стыдно Верну не стало – консьержи были вооружены, а он тут маленько занят, вообще-то.

Однако врезаться в тротуар Французского квартала у ресторана – это как-то, на вкус Верна, чересчур. В той части улицы слонялась пара сотен туристов, дюжины их выглядывали из окон. Люди отпрянули от удара, словно круги по воде от камня, и Верн очутился в свете фонарей, при всем честном народе, которого так долго сторонился.

«Молоде-е-ец, лорд Хайфаэр, – сказал он себе. – Все еще считаешь, что эта спасательная операция не херня полная?»

Во времена менее незапамятные первой реакцией народа на внезапно рухнувшего в округе дракона было к черту удирать, роняя тапки по дороге. Парочка совсем малодушных юнцов могла ожидаемо обгадиться или отключиться. Все это случилось и теперь, но значительный процент свидетелей еще и потянулся за телефоном. В современной Америке самым важным же было задокументировать момент. Еще каких-то десять лет назад этим документаторам пришлось бы лезть за девайсами в сумочки или карманы, и даже успей они достать телефоны вовремя, в таком освещении видео вышло бы практически бесполезным. Теперь же каждый индивид на континенте с возраста двух лет все время стискивал в потных ладошках как минимум одну эйч-ди киностудию с полным фаршем. Если уж на то пошло, без смартфона люди не могли ни поесть, ни поспать, ни поработать, ни передернуть.

И вот, когда Верн рухнул, люди издали два вида звуков. Первым был коллективный «Ох!», а вторым – вариации на тему «Снимай!».

А еще две пьяные (возможно) девицы показали ему сиськи.

«Вашу ж мать, – подумал Верн. – Теперь или валить из Луизианы, или меня кокнут. Люди не понимают, через какие круги ада дракону приходится скакать только для того, чтобы вай-фай себе провести».

Был соблазн поиграть мышцо́й, расправить крылья, торгануть собой на все деньги, но Верн так долго выживал явно не ради того, чтобы все продолбать ради минуты славы и понтов.

Так что он сиганул с раздавленных консьержей прямиком в окно ресторана, обдал дождем из стекла празднование бар-мицвы и намотал на плечи красную бархатную штору а-ля дракон-супергерой.

– Мазл тов, – выдал Верн офигевшему пацану в шляпе и пробежал по столам к дверям кухни.

Он двигался быстро, быстрее, чем ему доводилось на протяжении столетий, и чувствовал, как заходится сердце.

«Надо бы поднажать на кардио, – сказал он себе. – Позорище. А были времена, когда пролетал весь континент и ничего, как два пальца. Теперь даже по ресторану без отдышки не пробегу».

Тем не менее, Верн по-прежнему был наибыстрейшим живым существом из всех, кого только видели эти люди – именно поэтому его они не то чтобы видели. Для них он выглядел как смутное пятно размером с медведя, которое оставляло в сознании скорее общее впечатление, нежели четкий образ.

Пацан с бар-мицвы, Тони Коэн, позже заявил каналу «Фокс 8»: «Я думал, что это два аллигатора трахались».

Что разлетелось по Сети так, как любой записи с Верном и не снилось. Малыш Тони, разумеется, тайком глушил шоты водки – ну а что, собственно, хотели его родители, устраивая празднование во Французском квартале.

Верн врезался в двойные двери башкой и снес их с петель. В коридоре обнаружился боец Айвори, который, демонстрируя свою пушку, подкатывал к официантке, чувствовавшей себя явно неуютно, так что Верн мимоходом вмазал его в гипсокартон. «Запеченную Аляску» на серебряном подносе в руках шеф-повара Верн – чисто поржать – поджег огненным плевком.

«Ну вот как тут сдержаться?» – подумал дракон, когда горящий синим десерт пшикнул искрами.

Как он и предполагал, мясохранилище, алюминиевая морозильная комната, обосновалась у дальней стены. У двери тусовались два хмыря.

«Сторожат говядинку? Вот уж вряд ли».

В пользу ребяток Айвори стоит сказать, что они все-таки ухитрились достать пистолеты прежде, чем Верн до них добрался. Но удалось им это наверняка потому, что о приближении некой угрозы возвестил хаос, который с минуту назад воцарился снаружи.

А еще то, что коп Хук сказал им «держать дверь ценой яиц».

Один из ребяток засомневался в инструкции: «Эй, коп, может, “ценой жизни”?».

И Хук ответил: «Нет, сынок. Яиц. Именно их я тебе оторву, если кто-то или что-то туда проникнет».

Констебль Хук подкрепил угрозу привычным злобным взглядом, что вкупе с выразительным в отношении упомянутого органа глаголом «оторвать» обеспечило стражам холодильника прилив морозной бодрости.

Несмотря на сказанное, они ждали угрозу в лице человека.

Угроза, которая ринулась к ним сейчас, человеком определенно не была.

Реакция людей на его появление Верна и развеселила, и возмутила. В данном случае он испытал обе эмоции, сменившие друг друга буквально за миг.

– Аве Сатана! – выпалил первый.

Что, вероятно, было отчаянной попыткой напоследок переметнуться от одного спасителя к другому, дабы задобрить мчащегося к нему дьявола.

Что вызывало у Верна улыбку, пока второй не выдал:

– Жирный, мать его, мегахряк.

Что эту улыбку мгновенно и стерло.

«Мегахряк? Что за на хрен?!»

Если бы Верн малость замедлился, труженики кухни бы от его вида кукухой тронулись, а так реакция запаздывала на пару секунд, и приступ истерии ожидал поваришек, когда Верн уже давным-давно свалит.

Он врезался в стражей холодильника на полном ходу, сплющив им грудную клетку гармошкой так, что лопнуло сердце. Один даже умудрился разок стрельнуть; пуля чиркнула Верну по внутренней стороне бедра и определенно зацепила бы член, если б дракон не проявил предусмотрительность и не спрятал ценный орган заранее. На причиндалах защитных пластин не было, и такой осечки могло легко хватить, чтобы дракон истек кровью на кафельном полу.

Не самая достойная гибель.

В крови клокотала ярость, Верн сдернул дверь с петель – хотя мог просто-напросто повернуть ручку, – и спину прострелило болью. Трудно поверить, но эту давнюю травму он заработал, когда всего-навсего ел коня.

Холодильник представлял собой большую комнату с подвешенными, словно шмотье в химчистке, кусками туш. Пшик сидел на корточках у дальней стены, между башнями из ведерок мороженого, с натянутой на колени футболкой и алой, как леденец, лужицей замерзшей крови вокруг босой ступни.

– Эй, Верн, – произнес мальчик. – Вы мне снитесь?