— С чего я хотела бы начать? Чего бы я хотела больше всего? — озадаченно переспрашивает Лора. Неожиданные повороты в моих расспросах сбивают ее с толку — меня бы они точно запутали — но она слишком хорошо воспитана, чтобы не сказать правду. — Честно говоря, мне всегда хотелось спеть перед толпой народа, которая слушала бы меня с бурным восторгом. — Она застенчиво улыбается. — Смешно, правда? Леандро часто хвалил мой голос и уговаривал меня брать уроки пения. Я его послушалась. Честно говоря, я до сих пор их беру.

Ее глаза снова наполняются слезами, но этот налет слабости ей идет. Под колючей оболочкой она оказывается куда более приятным человеком, чем была в Италии. В конце концов, с тех пор прошло много лет. Мы и сами изменились; трудно ожидать, что Лора останется прежней.

Да, мы все переменились. Я, без сомнения, вырос и стал еще великолепнее; мой брат встретил свою любовь. А Белладонна создала сама себя. Стала резче, тверже, холоднее. La fata, волшебная принцесса в своей башне. Она уже не та напуганная бедняжка с младенцем на руках и двумя странными мужчинами рядом, греющаяся на солнце возле источника в Мерано в тщетной попытке стереть из памяти годы, полные мрака. И не та измученная женщина, у которой хватало сил только запереться в комнате тосканского палаццо и мерить шагами кафельный пол, отгоняя терзающих ее демонов. Теперь она хозяйка самого знаменитого клуба в мире. Между сегодняшней красавицей в маске и затравленной беглянкой, которую Лора видела мимоходом шесть лет назад, нет ничего общего.

Я поднимаю глаза на Белладонну и вижу, что ее мысли полностью совпадают с моими. Сначала мистер Б., теперь Лора. Это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

— Вы хотели бы спеть в нашем клубе? — предлагаю я. — Между прочим, у нас на балу «Лесная Фантазия» выступал один солист, чудесный баритон; он тоже сказал нам, что мечтает спеть перед публикой. Он пришел однажды днем, когда клуб еще не открылся, и порепетировал с оркестром. Уверяю вас, ему страшно понравилось это выступление. Мы с удовольствием пригласили бы на сцену и вас.

— Вы разрешите мне? Сделаете это для меня? — спрашивает Лора Белладонну, хотя весь разговор вел я. — Но почему? Ведь вы меня совсем не знаете.

Точь-в-точь как мистер Б.

— Потому что могу, — говорит Белладонна. Она всегда так отвечает. Лора чувствует, что яркие зеленые глаза Белладонны пронизывают ее насквозь, и краснеет еще пуще. Не хотел бы я, чтобы кто-нибудь смотрел так на меня.

Лора благодарит нас, и я провожаю ее к выходу. Она до сих пор пошатывается; по правде сказать, она теряется в догадках, почему странный разговор с этим таинственным созданием в маске принял такой необычайный оборот.

Когда я возвращаюсь в кабинет, Белладонна снимает маску и парик. У нее очень усталый вид. Она падает в кресло, лишившись последних сил. Неудивительно. Если даже я, услышав имя Леандро, погрузился в воспоминания, то каково же было ей?

Она уходит домой, запирается у себя в комнате, говорит Брайони, что подхватила грипп и поэтому ее нельзя беспокоить, и не выходит до того самого дня, когда Лора приходит репетировать с оркестром. Белладонна сидит в темном углу, уже одетая для клубного вечера, в моем любимом парике с завитками медового цвета. Если Ричард и удивился, увидев ее на много часов раньше положенного времени, то ничем этого не выдал. И все остальные тоже ничего не говорят. Они профессионалы и умеют молчать. Раз Белладонна здесь, решают они, значит, на то есть веская причина, поэтому музыканты играют, как ни в чем не бывало, официанты, посвистывая, накрывают на столики.

Когда Лора заканчивает петь «Ты никто, пока тебя не полюбят», оркестр, к ее изумлению, разражается громкими аплодисментами. Она раскланивается, и теперь я понимаю, о чем говорил Леандро. У этой хрупкой блондинки на диво богатый, чуть хрипловатый, теплый голос. Он и впрямь может растопить льдину.

Она благодарит оркестр, спускается со сцены выпить чашку ромашкового чая, который я для нее приготовил.

— Спасибо, — говорит мне Лора. Ее щеки зарделись от волнения. — Вы не представляете, как много это для меня значит.

— У вас чудесный голос, — говорю я. — Сегодня вечером вы произведете фурор.

— Надеюсь, — отвечает Лора. — И мне не придется беспокоиться, залает собака или не залает.

— На прошлой неделе вас, кажется, пропустили беспрепятственно.

— Верно. Надеюсь, я понравилась вашему псу. — Она безмятежно смеется. — Не могу поверить, что я в самом деле пела с настоящим профессиональным оркестром. И не опозорилась!

— Я не могу представить, что когда-нибудь вам доводилось опозориться, — отваживаюсь я.

— Ох, бывало, — вздыхает Лора. Она все еще весела, но немного настораживается. — Бывало. И знаете, когда в тот день мы разговаривали об Италии, я кое-что вспомнила. Точнее, кое-кого. Это было много лет назад, в Мерано, на том курорте, о котором я говорила. Там за мной начал ухаживать один смешной человечек, он говорил мне множество льстивых слов и до того задурил голову, что я и не разглядела, какой он напыщенный болван. Леандро впоследствии писал мне, что кто-то из гостей прозвал его мистером Дрябли.

Белладонна смеется, и Лора чуть не подскакивает от неожиданности. Она не заметила, что хозяйка клуба сидит в тени. Но Белладонна продолжает смеяться — этот сладчайший вкрадчивый звук очарует даже мертвого. И по лицу Лоры я вижу, что страхи оставляют ее. Меня не перестает изумлять удивительное воздействие Белладонны на всех, кто с ней встречается. Может быть, дело в том, что они чувствуют — эта загадочная женщина никогда не поощрит их ни единым словом. Да кто она вообще такая?

Белладонна — это дуновение, всегда ускользающее.

— Мама, что такое шпион?

Брайони задает этот вопрос за обедом, в великолепной беззаботности выкапывая вилкой в картофельном пюре ямку для подливки. Я чуть не поперхнулся, а Белладонна спокойно спрашивает:

— Милая, ты о чем?

— Джек и Томазино разговаривали о шпионах. Я слышала, когда вернулась из школы.

— Где они разговаривали?

— Здесь.

— Прямо здесь, в столовой?

— Угу.

— А где была Розалинда?

Да, где же была няня в такой критический момент? И где был мой брат? Наверняка, у Аннабет. Честное слово, я, хоть убей, не могу вспомнить, что когда-нибудь разговаривал с Джеком о шпионах, тем более здесь, в доме. Если я от природы склонен совать нос не в свои дела, это еще не значит, что я лишен осмотрительности, особенно когда это касается Брайони. Проклятье. Может быть, мы говорили о чем-то другом, а она плохо расслышала. Да, наверное, так оно и было, говорю я себе и успокаиваюсь.

— Я захотела печенья, Розалинда пошла за ним в кухню, а я зашла сюда поискать Сэма.

Дважды проклятье. Пора доктору Томазино провести трансвеститу Сэму операцию по перемене пола. Видимо, моя неисправимая склонность к подслушиванию самых пикантных обрывков беседы начинает заражать всю семью: Брайони уже научилась подкрадываться на цыпочках ко взрослым, ведущим беседы на свои скучные взрослые темы. Зачем ей знать, что такое шпион? Она и так прирожденная шпионка. А от Белладонны Брайони переняла сверхъестественную способность появляться внезапно и неслышно. Девочка становится старше, и мы должны соблюдать осторожность. Крайнюю осторожность. Мое колено начинает подергиваться. Плохое предзнаменование, я это чувствую. Будто ветер меняет направление над рекой, поблескивающей в конце нашей улицы.