Наконец, храмовые гимны представлены хвалебной песней Экуру, храму Энлиля в Ниппуре, гимном храму богини Нинхурсаг в Кише и самой яркой композицией свыше четырехсот строк, содержащей краткие гимны всем наиболее значительным храмам Шумера и Аккада. Одним из самых примечательных храмовых гимнов является тот, что написан на уже хорошо всем известных цилиндрах Гудеа; он исчисляется количеством строк, близким к четырнадцати сотням, и посвящен перестройке храма Энин-ну в Лагаше.

Обращаясь к формальным аспектам шумерской гимнографии, следует отметить, что составление гимнов стало настолько изощренным видом литературного творчества в Шумере, что было разделено на разные категории самими древними поэтами, и многие пространные гимны подпадают под соответствующую категорию, указанную особой пометой в конце произведения. Гимны в Шумере обычно назывались словом сир, возможно имеющим какое-то отношение к еврейскому шир. Вот некоторые их виды: сир-хамун, вероятно гимны гармонии; сир-намнар, музыкальные гимны; сир-намгала, гимны галаические; сир-намурсагга, гимны героические; и сир-намсипад-инаннака, гимны пастушества (богини) Инанны, где под пастухом, безусловно, имеется в виду бог Думузи. Существует категория гимнов, получивших названия, видимо, по инструменту, под который они исполнялись: тиги – под лиру, иршемма, вероятно, под барабаны и адаб – под какой-то пока неизвестный нам струнный инструмент. Гимны тиги и адаб разделены древними поэтами на части, именованные сагарра и сагидда, что буквально, видимо, означает «набор струн» и «длинные струны» соответственно; это еще одно указание на то, что гимны исполнялись под музыкальные инструменты. Гимны адаб также содержат особые разделы барсуд и шабатуку, значение которых неясно. И адаб и тиги используют антифон, состоящий из одной – четырех строк, это что-то вроде хорового рефрена, название которого пока не имеет четкого прочтения, но звучит примерно изкиг. Наконец, есть несколько гимнов, которые делятся на станцы с пометой киругу, «коленопреклонение» (?), за которыми часто следует часть текста наподобие рефрена, обозначенная словом изкиг.

Шумерские плачи бывают двух видов: плачи о разрушении шумерских городов и городов-государств и плачи о смерти бога Думузи или кого-то из его близких. Двумя лучшими представителями первого типа можно считать плачи о разрушении Ура. Третий касается разрушения Ниппура; он начинается жалобой, но завершается на радостной ноте в связи с восстановлением города Ишме-Даганом из Исина. Что касается плачей о Думузи, они очень отличаются по объему, начиная с длинных композиций, превышающих 200 строк, и кончая плачами длиной менее 50 строк. Большая часть текстов о Думузи к настоящему времени опубликована. Однако до сих пор нет убедительного перевода многих из них, особенно написанных фонетическим, а не историческим письмом, что затрудняет членение текста на слова, не говоря уже об их интерпретации.

К ламентациям (плачам) относится также элегия, или погребальная песнь. Этот жанр шумерской литературы был полностью неизвестен до 1957 г., пока во время визита в Советский Союз я случайно не увидел в Музее имени Пушкина табличку с двумя такими элегиями. Совместно с сотрудниками музея было подготовлено и опубликовано подробное издание текста, появившееся в 1960 г. Опираясь на этот труд, мы предлагаем здесь краткое содержание и перевод двух стихотворений.

Табличка, вне всяких сомнений написанная в древнем Ниппуре около 1700 г. до н. э. (хотя само сочинение могло появиться значительно раньше), разделена древними писарями на четыре колонки. На ней помещены два произведения неравной длины, отделенные друг от друга прямой линией. Первое, более длинное, содержит 112 строк текста, второе – только 66. После текстов под двойной чертой имеются еще три строки с указанием названий каждого сочинения и количеством строк, как вместе, так и каждого из них в отдельности. Оба произведения представляют собой похоронный плач некоего Лудингирры. В первом Лудингирра оплакивает смерть своего отца, Нанны, который, если я правильно понял соответствующий отрывок, умер от ран, полученных в каком-то поединке. Во второй песне тот же Лудингирра оплакивает смерть своей доброй возлюбленной жены Навиртум, умершей, по-видимому, естественной смертью.

В обеих композициях плачу предшествуют прологи, призванные предварить сцену. Пролог первой песни содержит 20 строк и поэтому намного короче, чем основной корпус произведения. Пролог второй песни, однако, содержит 47 строк и примерно в два с половиной раза длиннее самого текста. В стилистическом отношении оба сочинения используют высокий поэтический слог, для которого характерны различные повторы, параллели, хоровые припевы, сравнения и метафоры. Деяния и добродетели усопших, как и скорбь и страдания тех, кто остался в живых, воспеваются приподнятым, высокопарным слогом, но эта известная черта погребальных песен и причитаний бытовала во всем мире во все времена.

Пролог к первому сочинению начинается довольно прозаичными двумя строками о том, что сын, когда-то отбывший в отдаленную страну, призван в Ниппур, где находится при смерти его отец. Шесть следующих строк посвящены его отцу, каждая содержит высокую похвалу, а последняя сообщает, что «он заболел». Затем следует фрагмент с описанием силы болезни, страданий отца и его неизбежной кончины. Весть о трагедии застает сына «в далеком путешествии», после чего, смеем предположить, он и возвращается в Ниппур и, охваченный горем, пишет текст плача.

Собственно плач начинается с описания отчаянного горя жены усопшего, очевидно, матери Лудингирры, безымянной жрицы лукур бога Нинурты, безымянной жрицы эн бога Нуску, а также сыновей усопшего и их невест. После краткой молитвы о благополучии Нанни песня возобновляется описанием плача дочерей усопшего, старейшин и матрон Ниппура и его рабов. На этом месте довольно неожиданно появляется единственная строка с молитвой старшего сына усопшего. За ней следует фрагмент с проклятиями в адрес убийцы Нанны и его потомка. Плач завершается рядом молитв: о благополучии усопшего в нижнем мире, о том, чтобы о нем пеклись его личный бог и бог его города, а также о благополучии его жены, детей и родственников.

Во второй элегии пролог составляет большую часть произведения. Он начинается с оповещения о смерти Навиртум в серии параллельных сравнений и метафор, далее следует описание неподдельного горя всех жителей Ниппура. Два следующих не вполне ясных фрагмента, в первом из которых, похоже, говорится о вынужденном прекращении важных религиозных обрядов в связи со смертью Навиртум; Лудингирра, муж Навиртум, произносит слова скорби. В целом элегию можно разделить на две части: горечь по поводу понесенной Лудингиррой утраты, изложенная чередой параллельных предложений, за каждым из которых следует один и тот же рефрен; и несколько молитв об усопшей и ее муже, детях и домочадцах.

Что касается важности и значения двух элегий, нет нужды говорить об их несомненных литературных достоинствах; налицо попытка передать в высокопоэтической форме глубокие человеческие переживания и эмоции, навеянные трагической утратой, неизбежной смертью самого близкого и дорогого из родственников. С точки зрения литературы и истории это первые драгоценные образцы элегического жанра, они за много веков предваряют плачи Давида по Саулу и гомеровские плачи по Гектору, завершающие «Илиаду» на скорбной ноте, а потому являются бесценным материалом для сравнительных исследований. Первая из двух элегий представляет также определенный интерес для выдающейся шумерской космологии, т. к. из нее мы узнаем, что шумерские святые отцы, по крайней мере некоторые из их числа, придерживались мнения, что солнце после захода продолжает ночью свое путешествие в загробном мире и что бог луны Нанна проводил свой «день сна», т. е. последний день каждого месяца, в нижнем мире. Так, например, мы впервые узнаем о «суде мертвых» и о том, что, как и предполагалось, именно бог солнца Уту – судья человечества – принимал решения; мы также узнаем о том, что и бог луны Нанна определенным образом участвовал в «оглашении судеб» усопших в день своего пребывания в нижнем мире.