Я желаю войти в страну поваленных кедров, стань мне подмогой».

Небесный Уту говорит ему:

«И вправду ты царственный воин, но зачем ты «стране»?»

«Уту, хотел бы сказать я слово, к слову обрати свой слух!»

Хотел бы, чтобы оно до тебя долетело, услышь же его!

В городе моем умирают люди, подавлено сердце,

Погибают люди, подавлено сердце,

Я взирал со стены,

Мертвые видел тела, по реки плывущие водам,

Что до меня, со мною поступят так же, истинно так!

Человек, пусть самый высокий, не может небес достигнуть,

Человек, пусть самый широкий, не может землю укрыть.

Кирпичу и печати еще неведом фатальный исход,

Я войду в «страну», я возвышу там имя свое,

В пределах, где возвеличены имена, я возвышу имя свое,

В пределах, где не возвеличены имена, я возвышу богов имена».

Принял Уту слезы его как приношенье,

Будучи милосердным, проявил к нему милосердье,

Семь героев погоды, одной матери сыновей,

Он в пещеры отвел в горах.

Тот, кто срубил кедр, радостью был преисполнен,

Повелитель Гильгамеш был радости преисполнен,

Собрал свой город до одного человека,

Смотр учинил людям, как близким соратникам,

«У кого есть дом, возвращайтесь в дом!

У кого есть мать, возвращайтесь к матери!

Пусть одинокие мужи, что поступят, как я, встанут рядом со мной!»

У кого был дом, вернулся в дом,

У кого была мать, возвращается к матери!

Одинокие мужи, что поступили, как он, числом пятьдесят, встали рядом с ним.

Он направил стопы свои в дом кузнецов,

Выковал меч и боевой топор, «силу богов»,

Он направил стопы к черным лесам и полям,

Иву срубил, яблоню и самшит,

Сыны города, что сопровождали его, приняли на руки их,

Семи демонам погоды велено скрыться в горных пещерах.

Первую гору проходят они,

Но не находит он кедр своего сердца,

Гору седьмую проходят они,

Нашел он кедр своего сердца.

(В этом месте несколько строк разрушены, и не вполне ясно, что же произошло. Возможно, Хувава узнал о падении кедра и наслал глубокий сон на Гильгамеша. Во всяком случае, когда текст снова становится разборчив, мы узнаем о том, что некий человек, возможно Энкиду, пытается пробудить Гильгамеша.)

Он коснулся его, тот не встает,

Он говорит с ним, тот не отвечает,

«Тот, кто спит, тот, кто спит,

Гильгамеш, повелитель, сын Куллаба,

Как долго продлится твой сон?

Страна потемнела, она полна тенями,

Сумерки принесли этот тусклый свет,

Уту ушел с поднятой головой к своей матери Нингаль,

О Гильгамеш, как долго продлится твой сон?

Пусть же сыны города твоего, что сопровождали тебя,

Не стоят, ожидая тебя, у подножья горы,

Пусть мать, что тебя родила, не придется вести на площадь».

Он внимательно осмотрелся,

Укрывался «геройским словом», словно одеждой,

Он натягивал себе на грудь в тридцать шекелей одеянье, что носил на руке,

Поднимался на «великой земле», словно бык,

Пыль глотал, зубы чернил землей:

«Жизнью Нинсун, жизнью матери, давшей мне жизнь,

Святым Лугальбандой, отцом моим, [клянусь]

До тех пор, пока я не уничтожу того «супостата», будь он человек,

До тех пор, пока я не уничтожу его, будь он богом,

Не обращу назад в город стопы, что направил в «страну» я».

Верный слуга возопил, хватаясь за жизнь,

Говорит своему господину:

«Господин, ты не видел его, не напуган,

Я, который видел его, перепуган,

Воин, зубы его драконьи,

Лик его – львиный лик,

Рык его – бурного водопада,

От его пожирающей заросли пасти никто не ушел,

Господин мой, иди же в страну,

Я в город направлюсь,

Расскажу твоей матери о славе твоей,

Пусть она рассмеется,

Расскажу ей о смерти твоей,

Пусть горькие слезы прольет».

«По мне пусть не умрет другой,

Груженый не затонет челн,

В три складки будет цел отрез,

Не сбросят никого со стен,

Дом и лачугу не спалят,

Так помоги ж мне, я – тебе,

Случиться с нами может что?

Когда утонула, когда утонула,

Когда утонула лодка Маган,

Когда утонула лодка «Сила Магилум»,

Все живое вселилось в «ковчег жизни»,

Пойдем же вперед, мы не станем смотреть на него,

Если, когда мы пойдем вперед,

Будет страх, будет страх, прогони его прочь!

Будет ужас, будет там ужас, гони его прочь!»

«Как сердце твое пожелает! Что ж, двинемся в путь!»

Еще не приблизились они на расстояние в четверть мили,

Хувава стоял у своего кедрового дома,

Глаз приковав к нему, глаз смерти,

Потрясал на него головою, позолоченной головою,

Против него издал ужасающий крик.

Гильгамеш – поджилки его и ноги его задрожали,

Стало страшно ему,

Не свернул он с намеченного пути.

Поднялся он (Хувава) на громадные лапы в когтях,

Он метнулся туда и сюда,

«Густогривый, что носит одежды улухха,

Царственный, восхищенье богов,

Гневный бык, неотступный в бою,

Кем горда мать, что дала рожденье тебе,

Кем горда няня, что кормила тебя у себя на коленях,

Не страшись, дотронься рукой до земли».

Гильгамеш не коснулся рукою земли, говоря:

«Жизнью Нинсун, жизнью матери, давшей мне жизнь,

Святым Лугальбандой, отцом моим,

Ты знаешь неплохо, кто живет в «стране»

Для маленьких твоих ножек сшил я маленькие сапожки,

Для больших твоих ног сшил большие я сапоги».

Он (Гильгамеш) сам повалил первый (ствол),

Сыны города, что сопровождали его,

Сучья срубили, связали их вместе,

Сложили к подножью горы,

Сам справившись с (кедром) седьмым, подошел он к хоромам,

Прижал его к стенке, как залезшую в вино змею,

Дал пощечину, словно поцеловал,

Вдел ему в рыло кольцо, как пойманному волу,

Веревкой связал ему руки, словно плененному воину.

Хувава – зубами стучит,

Схватил Гильгамеша-владыку за руку.