Он посмотрел на свои морщинистые руки.

– Я лишь один раз держал в руках Арфу – когда был мальчишкой. Но и сейчас, спустя много лет, я помню прикосновение ее струн. Помню звуки ее пения.

Он нахмурился.

– Все это утеряно, как и многое другое. – Он махнул рукой на расщелину в скале, возвышавшейся позади хижины. – Ты видишь наш веселый ручей! От него осталась жалкая струйка. Земля увяла, иссякла и вода, питавшая ее. Теперь я полдня таскаю воду издалека.

Гарлата взяла его руку.

– А я полдня провожу в этой пустыне, разыскивая семена, которые еще можно оживить.

Шим смущенно протянул ей остаток фрукта.

– Мне очень жалко.

Гарлата погладила его взъерошенную голову.

– Оставь это себе. И не нужно нас жалеть. Нам повезло больше, чем многим другим.

– Это верно, – согласился ее муж. – Нам была дарована долгая жизнь вместе, возможность выращивать деревья. А чего еще может желать человек? – Он бросил взгляд на жену. – У нас осталось только одно желание – умереть в один день.

– Как Филемон и Бавкида, – заметил я.

– Кто?

– Филемон и Бавкида. Это герои одного древнегреческого мифа, который я слышал от… своей матери, давно. У них было только одно желание – умереть в один день. И после смерти боги превратили их в два дерева, ветви которых навечно переплелись друг с другом.

– Как это прекрасно, – вздохнула Гарлата, глядя на мужа.

Тэйлеан ничего не сказал, но внимательно взглянул на меня.

– Но вы так и не рассказали мне, – продолжал я, – как получилось, что ваш сад выжил в эти жуткие времена.

Тэйлеан выпустил пальцы Гарлаты и развел своими жилистыми руками, словно обнимая зеленые кроны, корни и цветы, окружавшие нас.

– Мы любили и любим наш сад, вот и все.

Я кивнул, размышляя о том, какой, должно быть, чудесной была эта местность до наступления Мрака. Если сад, который нашли мы с Шимом, был лишь малой частью ее богатств, то эта равнина была так же прекрасна, как сам Друма, хотя, наверное, не так загадочна и безлюдна. В таком месте я мог бы чувствовать себя живым. И свободным. Возможно даже, чувствовать себя как дома.

Гарлата озабоченно смотрела на нас.

– Вы уверены, что не хотите отдохнуть здесь немного?

– Нет. Это невозможно.

– Тогда вам нужно быть очень осторожными, – предупредил Тэйлеан. – Сейчас повсюду рыщут гоблины. Только вчера, на закате, когда я возвращался домой от источника, я видел двоих. Они волокли с собой какую-то несчастную девочку.

Сердце у меня замерло.

– Девочку? Как она выглядела?

На лице белобородого старика появилось горестное выражение.

– Я не мог подобраться к ним близко, иначе они заметили бы меня. Но все-таки, пока я сидел в укрытии, мне ужасно хотелось напасть на них, хоть сил у меня осталось и немного.

– Хорошо, что ты этого не сделал, – заявила жена.

Тэйлеан указал на меня.

– Она была примерно твоего возраста. С длинными, курчавыми каштановыми волосами. И одежда на ней была как будто сплетена из лиан.

Мы с Шимом ахнули.

– Риа, – хрипло прошептал я. – Куда они пошли?

– Здесь не может быть сомнений, – угрюмо ответил старик. – Они шли на восток. И поскольку девочка была жива, Стангмар наверняка хочет допросить ее сам.

Гарлата застонала.

– Даже представить страшно, что будет с маленькой девочкой в этом жутком замке.

Я нащупал в мешочке кинжал.

– Нам нужно идти, сейчас же.

Тэйлеан протянул мне руку и с неожиданной силой сжал мою ладонь.

– Я не знаю, кто ты, мальчик, и не знаю, куда ты идешь. Однако мне кажется, что в тебе, как в наших семенах, таится больше, чем можно подумать на первый взгляд.

Гарлата снова погладила Шима по голове.

– По-моему, то же самое можно сказать об этом малыше.

Я ничего не ответил, но подумал, что они не говорили бы с нами так ласково, если бы знали нас лучше. Но все равно, когда я перелезал через полуразрушенную стену, мне захотелось когда-нибудь снова встретить стариков. Обернувшись, я махнул им рукой на прощание. Они помахали мне в ответ и вернулись к своей работе.

Я заметил, что Галатор у меня на груди нагрелся. Заглянув под тунику, я увидел, что камень в центре подвески испускает слабый свет. И понял, что теория Каирпре насчет волшебного камня все-таки верна.

Несколько часов мы шагали по направлению к Ущелью, и мой посох ритмично постукивал по сухой земле и мертвой траве. Поток ледяного воздуха с Темных холмов обжигал нам лица нестерпимым холодом. Несмотря на встречный ветер, Шим изо всех сил старался не отставать. Но все равно мне несколько раз пришлось останавливаться, чтобы помочь ему выкарабкаться из колючего кустарника или ямы с отвесными стенками.

Мы шли в гору, и ветер становился все сильнее. Вскоре наступил такой пронизывающий холод, что рука моя, сжимавшая посох, больше не ныла от боли – она онемела и стала нечувствительной к холоду, словно деревяшка. Ветер нес нам навстречу ледяную крошку, и мне пришлось свободной рукой защищать от ее уколов лицо и незрячие глаза.

Ледяная крошка превратилась в иглы, затем в осколки, а потом нам в лицо полетели уже настоящие ледяные кинжалы. Когда на нас обрушился шквал острых сосулек, Шим, молчавший с той минуты, как мы покинули сад, жалобно заскулил. Но я мог слышать его лишь в перерывах между завыванием ветра; начиналась настоящая буря.

Несмотря на то что было достаточно светло, и я мог кое-как видеть местность, мелькавшие в воздухе обломки льда и куски мерзлой земли мешали мне сохранять нужное направление. Внезапно я споткнулся о низкий плоский выход какой-то породы. С воплем я рухнул на землю и выронил посох.

Дрожа от холода, я подполз к камню в надежде укрыться за ним от жестокого ветра. Шим спрятался в складках моей одежды. Мы сидели так, стуча зубами от холода, долгие минуты, больше похожие на недели.

Через какое-то время буря утихла. Еще несколько порывов жестокого ветра обдали нас, затем буран отступил. Хотя теплее не стало, мы постепенно ожили. Я несколько раз сжал и разжал пальцы, отчего мне показалось, будто в них вонзились тысячи игл. Шим боязливо высунул голову из-под моей туники; в волосах его торчали сосульки.

Вдруг я понял, что камень, за которым мы укрывались от ветра – на самом деле вовсе не камень, а огромный пень. Холмы вокруг нас были усеяны тысячами таких пней, разделенных обширной сетью оврагов. Хотя пни покрывала ледяная корка, они не блестели и не искрились. Они торчали над землей, безжизненные, словно могильные холмики.