Но судя по тому, что палатку пока не разворачивали, особо серьезного ему никого не принесли. Да и немудрено – не зря же я ребят штурмовых групп в панцири одел. Правда, темный народ вначале пытался было бухтеть, не желая на тренировках таскать дополнительную тяжесть. Но наглядная демонстрация его полезности, а самое главное, озвученная цена изделия (в золотых рублях), заставила всех недовольных моментально замолчать. А баталеры, закатывая глаза, поставили изделия Чемерзина на особый учет.

Тут я обратил внимание на то, что от группы пленных (которых навскидку было человек тридцать) отделили двоих и погнали в мою сторону. Ага. Похоже, старших вычленили для допроса. Ну ладно, поговорим. Когда сладкую парочку подвели ко мне, я, уже закурив, стоял возле «Остина» и, окинув взглядом понурых парней, приказал:

– Представьтесь.

Мужик постарше, лет тридцати, с бланшем под глазом и полуоторванным воротом на кителе, вытянулся:

– Бунчужный Савенко.

Его более молодой спутник, чуть заикаясь, выдавил:

– Подхоружний Павлив.

Форму УНРовцев видел в первый раз, поэтому с интересом окинул взглядом знаки различия. Хм… подхоружний, судя по одинокой сиротливой полоске, это что-то типа младлея? Или как сейчас говорят – прапорщика? А второй, скорее всего, сержант или старшина. Вон на нем сколько мелких звезд. Смотрятся внушительно, прямо как старшинская «пила» в РККА тридцатых годов. Да и сам он, общей матеростью и угрюмостью взгляда, вполне соответствует. Но насчет конкретизации званий выясню потом, а сейчас, чтобы не затягивать паузу, задал следующий вопрос:

– К какой части относилось ваше подразделение?

Отвечать взялся Павлив:

– Мы из четвертой роты первого, имени Петра Дорошенко, Запорожского полка.

– Кто командир полка?

– Полковник Загродский.

Хм… не слыхал про такого. Сделав отметку в памяти, продолжил допрос, узнавая, какого хрена они вообще тут делали. И выяснилась интересная штука. Оказывается, мы чуть-чуть не успели и передовые части соединения уже успели проскочить до Снигиревки. А говоря конкретнее, вот как раз три роты первого Запорожского полка. И эти вояки ожидали своей очереди, но тут выяснилось, что подвижной состав закончился. Покойный ныне ротный у них был карьеристом, поэтому принялся бегать и скандалить, напирая на то, что у него приказ. Но транспорт от этого не появился. Зато какой-то железнодорожный чин, утомленный воплями, посоветовал ему своим ходом выдвинуться на следующую станцию (там расстояние всего километров двадцать пять), где, по слухам, уже завтра должны были починить паровоз, стоящий в ремонте. И если туда успеть до того, как его перехватят, есть все шансы выполнить приказ начальства в срок.

В этом месте я хмыкнул, так как уже немного понимая специфику ж/д, был почти уверен, что ротного, мягко говоря, накололи, просто побыстрее желая избавиться от шумного раздражающего фактора. При этом, что характерно, Савенко, с интересом глянув на меня, непроизвольно кивнул. Ха, похоже, бунчужный познал дзен и понимает жизнь лучше, чем можно ожидать от обычного сержанта.

Короче, наивный ротный на это повелся и, в темпе реквизировав несколько телег с лошадьми, быстрым маршем повел свое подразделение к указанной цели. А час назад они встретили всадника, который сообщил, что конный патруль наткнулся на каких-то офицеров и ведет бой. Так как все происходило по пути, командир принял решение помочь патрулю. Вот и помог…

Про поставленные стратегические задачи пленные толком ничего не знали, ну кроме того, что подтвердили общую цель насчет Крыма. Я же, жестом показав, что разговор закончен, кликнул своих командиров. А уже минут через двадцать все двинули к озеру, где уже давно затихла стрельба.

Ротный-два Данилов встретил меня с нескрываемой радостью, доложив, что противник при начале обстрела опешил, а когда увидал приближающийся броневик (который в начале боя минут на двадцать замешкался, ища возможность проехать), так и вовсе обратился в бегство. Но зато со стороны золотопогонников начались шевеления, и теперь у ротного есть сразу два «языка». Это они лазутчиков офицерских повязали. И даже без особой стрельбы. Обращались, как я и просил, со всем вежеством.

Мартын Никодимович подвел меня к большой иве и, делая широкий жест рукой, оповестил:

– Вот.

Пленные (у одного из которых оказался разбитым нос) сидели в траве, мрачно поглядывая на стоящих рядом морпехов. Глядя на помятых парней, я скептически пробурчал:

– Нехилое у нас «вежество».

Мартын возразил:

– Да уж больно шустрые офицерики попались. Представляешь, командир, вот этот, с носом, Игнату глаз подбил и чуть не утек, собака.

Покачав головой (так как Игнат Фадеев был одним из первых драчунов батальона), я удивленно посмотрел на прыткого прапорщика, лицо которого постепенно становилось похожим на морду панды, и спросил:

– С какой целью вы пытались напасть на моих людей?

Прапорщик, сплюнув кровавую юшку, промолчал, зато сидящий рядом поручик ехидно выдал:

– Мы пытались? Мы просто спокойно прогуливались вокруг озера, когда на нас навалились эти мордовороты. И даже не представившись, сразу начали крутить руки.

А его спутник злобно добавил:

– Трясця твоей матери! Вашему Игнату вообще надо ноги выдернуть! Это же надо додуматься – живого человека по хозяйству сапожищем пинать! А если бы попал?

Фыркнув, я приказал:

– Развяжите этих клоунов.

А когда тех освободили от веревок, коротко козырнув, представился:

– Командир отдельного батальона морской пехоты Чур. Вы кто?

Первый, с тремя звездочками на погонах, отряхнув и надев на голову лихо обмятую фуражку, козырнул в ответ:

– Поручик Малышев.

Второй, стоящий без головного убора, просто пожал плечами:

– Прапорщик Зверев.

Я же, отступив чуть в сторону, ткнул пальцем себе за спину, где стояла техника батальона, предложил:

– Посмотрите туда. Вы, конечно, ребята веселые, но времени у меня мало, поэтому шутить больше не стоит. Судя по тому, что вы столько времени валандались с тем разъездом, оружия и патронов у вас мало. Так что мы с вами даже воевать не станем. Просто пустим броневики, которые вас размажут. Согласитесь: это очень обидно – погибнуть впустую, не нанеся врагу даже царапины? И в связи с этими обстоятельствами у меня вопрос – кто вы такие, куда следуете и чего не поделили с гайдамаками?

Кто конкретно был в конном патруле, я не знаю, да и неохота в сортах говна разбираться, поэтому всех УНРовцев скопом решил называть гайдамаками (так же как наши деды, во время войны, самых разномастных украинских националистов называли бандеровцами). Проникнувшиеся моей речью парни лишь переглянулись, и тяжело вздохнувший Малышев ответил: