Он хмыкнул саркастически:

— Еще бы! Даже я такого знаю.

— Кто? — спросил я.

— Бриклайт, — ответил он с некоторым злорадством. Я кивнул:

— Он в свои бордели не заходит?

— Во всяком случае, не погрязает. Ему нравится, как вы говорите, сэр Ричард, создавать это вот всё, что вы так грубо зовете борделем. А также руководить всем этим. А в этом случае, как догадываюсь, у самого не слишком много времени для пьянок. И по женским постелям он не прыгает, у него есть и поинтереснее дела...

Я помылся и сменил порванную одежду, вот бы еще ее научить регенерировать, Амелия настояла, чтобы я плотно пообедал, Торкилстон поддержал: с сытым желудком сам черт не страшен. От вина я отказался, Пес смотрел с ожиданием, но я пояснил, что такую гадость пьют только люди за их грехи, а звери — невинные души.

— Я скоро, — крикнул я на прощанье, — не обижайте мою собачку.

Во дворе свежо, пахнет зеленью, но едва вышел из сада, как повеяло сухим жаром от накаленных за день каменных зданий и даже булыжных мостовых, в городе ни единого деревца, зато в спину подталкивает прохладное дыхание океана. Я постепенно погружался в каменную деревню, называемую городом, и представлял, как над этими одноэтажными домиками появятся еще по десять-двадцать этажей, а то и по сорок, вот тогда и будут настоящие каменные джунгли, а сейчас это еще не джунгли, а городские звери еще не настоящие звери.

Отец Шкред прост, как я успел убедиться, не очень умен, но в самом деле чист и до неприличия светел. Всё-таки духовный отец должен быть сведущим как никто и в мирских делах, ведь именно ему исповедуются даже самые закоренелые преступники, так что не зря лучшим сыщиком всех времен и народов является патер Браун, заткнувший за пояс всех простецких Холмсов, нировульвов и майоровпрониных.

Возможно, отец Шкред потому и чист, что занимается лишь духовными делами, а горожане ему мирскими заботами не докучают.

Холод накатил предостерегающей волной, я сразу ощетинился, изготовясь защищаться. Народ развлекается, запасается продуктами в лавках, торгуется из-за вещей, спорит и ругается, на меня внимания почти не обращают, но я замечал, как кто-то, присмотревшись, ахал и толкал соседа в бок.

И тогда и другие начинали присматриваться, ага, это же тот, о котором говорят, что будто бы это он... то-то и то-то, а еще и это... Наверное, и в прошлом году это он приезжал, убил и ограбил сто человек...

Я шел, весь напружиненный, помня еще и об Адальберте, глазами держал всех справа и слева, прислушивался к шагам за спиной, но там тихо, а вот впереди...

Загораживая дорогу, с камня поднялся огромный человек в кожаном переднике кузнеца, размерами похожий на огра. Широкий в кости настолько, что кажется каменным великаном, на которого натянули кожу. Для глаз на каменной глыбе лица остались крохотные щели, там блестит нечто вроде скола антрацита.

За ним торопливо поднимаются еще мужчины, лица недобрые. Великан проревел:

— Эй... чужак!.. Ты чего пришел мутить наш город?

— Я вам оранжевую революцию принес, — ответил я нагло, всё равно драки не миновать, этот ничего не услышит, ему нужен только разогрев перед схваткой. — Должны быть благодарны, рабы.

— Чего? — проревел он озадаченно.

— Что слышал, дурак, — ответил я хладнокровно, хотя сердце взвинтило темп и гонит кровь по телу горячими волнами. — А теперь брысь с дороги, пока не согнал пинком...

Я выше, зато он шире, а работа кузнеца вытопила жир, оставив только сухие мышцы на толстых, как у медведя, костях. Тяжелые плечи на пару ладоней шире, грудь размером с трактирную дверь, и когда он подступил ко мне, почудилось, что приближается каменный хребет.

Он рычал, нагоняя в себя злость, кулаки его сжались до хруста. Я нагло улыбался, народ вокруг вопит, орет, все подбадривают его, нечасто увидишь, когда простолюдин получает возможность подраться на равных с благородным, да не просто подраться, но и сокрушить, вбить в землю, размазать, переломать все кости.

Он прохрипел:

— Ну, держись! Здесь тебе доспехи не помогут!

— Господь поможет, — ответил я и перекрестился как можно благочестивее. — Он наша единственная защита и опора.

Кузнец с рычанием ринулся вперед, кулаки его заработали, как стенобитные тараны. Я отступал, удары принимал на плечи и локти, а от самых тяжелых уворачивался. Мой первый же удар разбил ему нос. Кровь хлынула из ноздрей быстрыми горячими струйками, залила грудь. Он разъярился, ринулся сломя голову.

Плечи ныли, словно по ним бьют бейсбольными битами. Он старался сойтись в ближнем бою, с его короткими толстыми руками будет явное преимущество. Я отпрыгивал и всё время бил в лицо встречными.

Снова хрустнул нос, на этот раз кровь брызнула во все стороны. Он зарычал, в глазах ярость и жажда убить немедленно. Я снова отпрыгнул и ударил сильно и жестко в челюсть. Не попал, он успел наклонить голову. Пальцы ожгло острой болью, не иначе как сломал палец.... Тут же боль утихла, я остался на месте и выдерживал атаку, останавливая напор длинными ударами в лицо.

Тело его казалось крепким, как дерево, кулаки всякий раз после удачного удара болезненно ныли. Он ладонью смахнул кровь, заливающую глаза из рассеченных надбровных дуг, ненависть полыхает в узких, как щели дота, глазницах. Щеки рассечены так, что выступают окровавленные кости, на месте носа торчат обломки тонких, как лапы воробья, залитых кровью хрящей, вместо губ — размочаленные тряпки багрового цвета.

Промахнувшись, он сильно завалился вперед, я быстро перехватил его за руку и помог рухнуть лицом на булыжный тротуар. В толпе ахнули, когда он грянулся, как подкошенный бык, но сумел вскочить быстро.

Рубашка лопнула и начала сползать, мешая движениям. Он с рычанием сорвал ее, обнажив валуны плеч и чудовищно мощную грудь, ринулся, как горная лавина. Я снова отпрыгнул, ударил в лицо, что уже превратилось в кровавую маску, снова ударил, стараясь сделать его таким, чтобы долго не мог показаться на улице.

Кузнец бил люто, каждый удар сотрясал меня, тело стонало и жаловалось, боль пронзала при каждом ударе. Я сцепил зубы и наконец перестал отпрыгивать, только до предела взвинтил темп, встречал его сильными ударами не давая приблизиться вплотную. Кулаки мои с чмоканьем били размочаленное кровавое месиво, брызги разлетались веером. Хрустнуло еще и еще, кузнец захрипел и выплюнул кровь с белыми комочками зубов.

— Не хватит ли... — прохрипел я.

Он прыгнул, я не устоял, мы повалились, он ухватил меня и начал бить головой о тротуар. Невероятным усилием я вывернулся, отскочил чуть ли не на четвереньках, роняя достоинство, а когда поднялся, кузнец уже на ногах, страшный, залитый кровью.

Он бросился на меня, как огромный разъяренный бык, и тут я ощутил, как с меня слезла шкура образованного человека. Я зарычал и встретил его прямым правым. Он содрогнулся всем телом, я бил снова и снова, его трясло, как дерево в ураган, но упрямо отказывался упасть и сдаться, поднимал руки для защиты. Хрустнуло под моими кулаками снова, на этот раз челюсть, я ударил еще и еще, вкладывая всю силу, сделал шаг вперед, ударил снизу под подбородок.