за редким исключением, провожала. Нексин снова стал вспоминать время, проведенное с этой женщиной. Подумал о том, что к ней сильно привык, хотя, наверное, все же погрешил бы, если бы сказал, что с Хромовой был счастлив, может, оттого, что не было у них чего-то общего, объединяющего, не было семьи и детей, которые особенно, через кровные узы, сближают людей, и что дает одинаковый повод обоим радоваться или огорчаться, вместе сопереживать или добиваться сообща чего-то в жизни. Каждый успел пожить своей жизнью, и, несмотря на то что они сошлись на некоторое время, оставались сами по себе, так же одиноки, как раньше, как бывают, видимо, одиноки в холодном космосе звезды и планеты, хотя их искусственно и соединяют в некоторые небесные системы. Точно так же по-настоящему ничего не согревало его и Хромову; было обычное удовлетворение от проведенного вместе времени, от встреч, которые заканчивались расставанием, потому что он часто уезжал к себе домой, оставляя ее одну; была, наверное, небольшая радость оттого, что доставлял ей приятное или, когда дарил дорогие вещи… И все!.. И больше ему вспомнить было нечего… Он так и не стал для нее дорогим и близким человеком, без которого невозможно жить и существовать, и не нужно было столько времени обманываться, теперь это стало очевидно… Но Хромова для него, к его большому несчастью, оставалась человеком, которого он продолжал любить какой-то своей, особенной любовью покинутого мужчины, но не было нисколько сомнения и в том, что в этой любви было не столько настоящего чувства, сколько эгоизма и не покидающего его, Нексина, желания мести. Ему очень хотелось сделать что-нибудь, чтобы Хромова снова его заметила, чтобы ему позавидовал Баскин и оба они сильно пожалели, что отвергли его любовь и пренебрегли его дружбой. Но Нексин не знал, что для этого сделать, и пока что в его голове был один план — это самостоятельно, независимо от Баскина и его приятелей по партии, вести свою политику в лесхозе, добиться здесь больших успехов, положения и уважения. Ничего другого ему не оставалось, он оказался в изоляции от значимого чиновничьего мира, он не был востребован новой властью, имел мало друзей и знакомых, никому был не нужен, и даже его должность директора — в этом он больше всего не хотел себе признаваться — была для него выхлопотана Хромовой у Баскина.

«У них уже тогда что-то было… Какой же я дурак…» — сказал себе Нексин, вытащил сначала из паспарту фотокарточку Хромовой, изорвал в клочки, следом порвал само паспарту, все бросил в мусорное ведро и ушел на производство, чтобы занять себя каким-то делом.

Так прошел день, наступил вечер, и Нексин пошел к себе в гостиницу. Идя по поселку, притихшему в ожидании ночи, знал заранее, что, когда придет в свои номера, начнутся снова его мучения. И он не ошибся в этом ожидании. Немного перекусив тем, что было в холодильнике, Нексин, пытаясь себя отвлечь от навязчивых мыслей о Хромовой, вытащил папку с незавершенной статьей и стал просматривать старые записи; сразу наткнулся на раздел о преступлениях в Ветхом Завете и уже который раз задумался о причине первого преступления, совершенного человеком, но ничего нового так и не придумал, мыслей не было, и с досадой захлопнул папку. Он встал из-за стола и стал метаться из угла в угол, не зная, чем себя занять до сна, чтобы забыться до утра. Так он ходил бессмысленно с полчаса, потом вспомнил Александру. «А не пойти ли к ней?» — спросил он себя. Нексин стал вспоминать подробности их последней встречи, а ее слова «Природа не терпит пустоты» теперь ему показались и вовсе сказанными не случайно. «Да, была у меня женщина, — задумался он. — Но ее больше нет и не будет… Значит, будет другая…»

Нексин предполагал, что незваным гостем не окажется, — его, очень даже может быть, ждут, но визит будет неожиданным. Он знал о возможностях довольно быстрого возникновения близких отношений между двумя взрослыми людьми, которые, отбросив кокетство и ханжество, знают, что хотят друг от друга, но такого опыта у него было немного, и это его несколько смущало и казалось препятствием немалым: как бы то ни было, раньше у него всегда все начиналось с ухаживания, пусть недолгого, но все равно было время для переживаний, забот, тревог, из которых складывалось узнавание друг друга, без чего, как ему всегда думалось, нельзя соединиться двум разным людям. Он понимал, что в его случае кто-то его обозвал бы сентиментальным дураком, живущим старыми представлениями об отношениях современных мужчины и женщины, где место романтическим прелюдиям давно вытеснено тупым чувственным эгоизмом, сравнимым с куплей-продажей товара. Ему вспомнились долгие платонические отношения с Хромовой, тогда это было красиво и трогательно. Но после случившегося, казалось, у него не может быть больше такого же сентиментально-платонического настроения по отношению к женщине, а только чувственность, сопровождаемая единственным желанием — не быть одному. Он сказал себе: «Пусть будет как будет…» — и вышел из своих номеров.

Александра жила в небольшом — подобие типовых финских — доме, неподалеку от конторы лесхоза, поэтому Нексину нужно было идти через весь поселок. Была середина марта, тонкий месяц, опустив нижний рожок (по приметам — к ненастью), света совсем не давал, и земля, освободившись от последнего снега, чернела так, что под ногами невозможно было ничего разглядеть. Нексину с трудом давался каждый шаг, он пробирался сквозь такую темень, о которой принято говорить «темнее бывает только в погребе». Ему, конечно, хотелось пройти неслышно и незаметно, но не получалось; он, как ни шел, почти крадучись, всегда оступался на каком-нибудь неровном месте или попадал в ямку, чертыхался, хватаясь за чужие заборы, а весь его путь сопровождался лаем собак, которые словно сговорились выдать его. Так он дошел до нужного дома.

Нексин, подойдя к калитке, зная заранее, как местный люд закрывал свои дворы на засовы и крюки, нащупал изнутри такой засов, отодвинул его. К его радости, во дворе собаки не было, и он открыл калитку. В палисадник падал тусклый свет из двух окон на фасаде дома. Он поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка. Слышно было, как заскрипела дверь в прихожей, и он услышал знакомый голос Александры, спросившей: «Кто?» Нексин негромко отозвался. За дверью почувствовалось недолгое замешательство, но пауза была короткой, на пороге возникла Александра.

— Проходите, Алексей Иванович, — сказала она, отступив в сторону.

Лампочка в прихожей горела слабая, освещая не столько саму прихожую, сколько притолок, и Александра, оставаясь