Курдюмыч родился на свиноводческой ферме. Владелец её, кабан Курдюмов, отличался скопидомством и любил экономить на мелочах. Поэтому вместо того, чтобы тратиться на племенного самца, он осеменял свинок сам. Тем более, поросятки от него рождались ну прям как огурчики — крепенькие, здоровенькие. Обычно их забивали двухмесячными. Курдюмычу подфартило: хозяин обратил внимание, как малыш ловко играет засохшим катыхом, подкидывая его и ловя на пятачок. Тогда он решил подрастить малыша и сбыть за хорошие деньги в какой-нибудь баскетбольный клуб — а пока тренировать в домашних условиях. К сожалению, Кузя — так звали малыша — был мясной породы и к тому же его успели кастрировать Отчего он быстро набрал вес и стал медлителен. Строгая диета не помогала: Кузя всё равно двигался медленно, теперь уже от голода. Хозяин уже совсем было решил забить не оправдавшего надежды сыночка, но тому опять свезло: в день забоя к Курдюмову заехал за свежатинкой господин Балтрушайтис, владелец мебельной фабрики "Лилия и серп". Малыш ему глянулся — и он купил его живым, чтобы приготовить по своему вкусу. По дороге поросёночек помог починить телегу, очень аккуратно вбив пару гвоздиков в рассохлую ось. В результате чего попал не на стол, а к сборочному конвейеру. На котором и проработал следующие сорок лет. И ещё поработает, если Дочь даст здоровьичка.

Старик добрёл до кормушки. Равнодушно посмотрел на серую жижу, в неё налитую. Это были опилки, размешанные в горячем саломасе и слегка присыпанные крапивой. Хотя какая там крапива — так, одно название. Раньше и крапива была зеленее, и жир белее. И опилок сыпали умеренно. Да и сами опилки были свежие, с пилорамы, кисленькие. По праздникам давали жмых. А однажды на День Электората — это было то ли восемь, то ли девять лет назад — Курдюмычу насыпали полное ведро яблок и слив. Вот это было дааа! Правда, потом и просрался знатно. Но это было потом. Да и делов-то — ну просрался и просрался, для здоровья полезно. Зато поел. Ох, поел!

Говорят, раньше была традиция — перед забоем давать медовый апельсин. Сейчас, небось, уже не дают. А ему хотелось бы хоть раз в жизни схрумкать большой медовый апельсин… хотя говорят, что существа его основы в апельсинах ничего не понимают. Ну тогда хотя бы яблочек… А всё-таки — неужели Хулий не спасёт Рыбону от злодея Аморалеса? Ведь понятно же, что у этого негодяя на уме!

Механически жомкая беззубыми дёснами опилки, Курдюмыч думал о своей новой жизни.

Новая жизнь началась совсем недавно. По случаю дня рождения хозяин выдал особо отличившимся работникам по десять сольди и отпустил пораньше. Курдюмыч собирался было купить в городе яблок, выпить сидра и завалиться в хлев. Но соблазнился на рекламу нового развлечения — "эфирного сеанса". Соблазнился — и не пожалел. Перед ним открылся новый прекрасный мир.

Нет, новости его не впечатлили. К музыке он был равнодушен, к религии тоже. Но он был совершенно потрясён сериалом "Рыбоня без ауры", на первую серию которого попал. Вторая серия обошлась ему в три сольди. То есть билетик стоил сольдо, но он посмотрел её три раза. За третью серию просили уже четыре сольдо. Жалкие сбережения Курдюмыча, скопленные за много лет честного труда, таяли на глазах, но ему было всё равно. Его волновало лишь одно — спасёт ли Хулий Рыбоню или у мерзавца Аморалеса что-то получится? Уже сегодня вечером он это узнает! Вопрос был только в том, когда именно он это узнает. Ближайший сеанс — минут через десять. Самый последний — около полуночи. Хотелось бы пораньше, конечно. Может быть, упросить проверяльщика, чтобы отпустил через полчасика? Работы всё равно нет, фабрика загибается от отсутствия заказов… Правда, проверяльщик всё равно захочет что-нибудь. Отдать ему пару сольдо? Для старой свиньи это были очень ощутимые деньги. Но терпеть до полуночи — это же невыносимо!

Тут его стукнули по ляжке…

Перед ним стоял не кто иной, как сам владелец фабрики, господин Балтрушайтис — такой весь из себя метр с кепкой, в красной попонке и с тросточкой. Стоял и скалился.

Господин Балтрушайтис был по основе пекинесом. Золотисто-рыжая мордашка его казалась забавной и симпатичной. Но это так только казалось. Господин Балтрушайтис мог быть страшен в гневе. А он и был в гневе, ага-ага.

Сегодня у него выдался неудачный день. С утра пораньше наехали налоговики. Потом был тяжёлый разговор со счетоводом. По всему выходило, что новый завод электрооборудования не успел даже запуститься, как уже оказался на грани краха… Но самым неприятным событием была преждевременная смерть мускусной крысы, которой пекинес собирался полакомиться. Она безвременно скончалась от болевого шока.

Нет, господин Балтрушайтис не был садистом. Он был гурманом. И обожал тот изысканный привкус, который придают мясу долгие мучения существа. Готовил он для себя сам. Как повар-любитель он был неплох. Однако профессионалом в этом деле он так и не стал. И время от времени делал самые банальные ошибки. В данном случае он увлёкся работой с паяльником и переусердствовал. В результате обед был испорчен — крыса должна была попасть на сковородку живой… Короче говоря, пекинес был очень сильно не в духе. И хотел на ком-нибудь сорвать зло. Для чего решил прогуляться по цехам и кого-нибудь наказать. В конце концов, электорат существует для пользы и удовольствия своих хозяев. В том числе и для психологической разгрузки.

Господин Балтрушайтис всегда находил, на кого спустить свою внутреннюю собаку. На этот раз подвернулся Курдюмыч.

— Чё вылупился, скобейда дефолтная? — рыкнул он на Курдюмыча и охуячил его по нюхалке тросточкой.

Старик своё место понимал и никогда не залупался. Он знал, что бывает с теми, кто залупается. Вот и сейчас он покорно вытянул морду, дабы господину Балтрушайтису было сподручнее по ней бить.

Скорее всего, дело ограничилось бы несколькими ударами — господин Балтрушайтис был отходчив. Но после третьего удара тросточка сломалась.

Пекинес рассвирепел. С глухим рычанием он накинулся на старика, намереваясь, вероятно, покусать ему рыло.

Курдюмыч от неожиданности шарахнулся, ударился о кормушку и перевернул её. На брюки господина Балтрушайтиса брызнул саломас.

Пекинес отпрянул. Посмотрел на грязные пятна на брюках. Глаза его налились кровью.

Старый боров увидел перед собой смерть. Близкую, неотвратимую. Сейчас хозяин закричит, прибежит охрана. Она его схватит. Хорошо ещё, если прикончат прямо здесь, а не устроят маналулу.

Если бы всё это случилось в январе, Курдюмыч, наверное, пал бы на колени и замер в ожидании неизбежного. Но теперь всё изменилось. Его жизнь была освещена волшебною мечтою. Он должен был увидеть очередную серию "Рыбони без ауры". И узнать, соединились ли сердца прекрасной Рыбони и её Хулия. А там хоть трава не расти.

Ну то есть, конечно, он так не думал. Он вообще не думал. Пылающее сердце Курдюмыча отстранило от командования слабый разум его. И начало командовать само.

Боров вздыбился, встал на задние ноги. Пекинес набрал в лёгкие воздух, чтобы завизжать. Но не успел. На голову господина Балтрушайтиса обрушилось копыто. Точно по темечку. Нога знала, куда бить — чтоб уж наверняка.