– Ты права, – сказал он. – Мне не следовало этого делать.

В этот момент Люси пришло в голову, что Джесс в некотором смысле является полной противоположностью Мэтью. Мэтью отпускал остроты и смеялся в любой ситуации, какой бы грустной и страшной она ни была, предпочитал делать вид, будто ничего особенного не происходит. Джесс никогда не пытался приукрашивать истину, скрываться от реальности, оправдывать себя.

– И еще тебе не следовало говорить, что я считаю тебя развлечением, а твою историю – анекдотом, – добавила Люси. – Все, чего я хочу, – это помочь тебе. Я должна тебя вернуть.

– Вернуть человека, которого давно нет в живых? – тихо произнес он. – Люси. Все-таки ты была неправа кое в чем – но только, когда сказала, что ты не похожа на принцессу Люсинду. Что ты не такая храбрая, умная и сильная, как она. Это не так. Ты в сто раз лучше ее. Ты лучше любой выдуманной героини. Ты – моя героиня.

Люси почувствовала, что краснеет.

– Тогда почему…

– Почему я рассердился? Должно быть, ты подумала, что мне не понравилась книга, – быстро заговорил он, словно хотел высказать все, что было у него на уме, пока смущение не заставило его умолкнуть. – Подумала, что мне не понравилось, как ты пишешь, или раздражал этот герой, Джетро. Нет, ничего подобного! Если хочешь знать, я завидую ему, потому что он может свободно говорить о своих чувствах. – Джесс помолчал, посмотрел на небо, на снег. – Ты должна понять… я всегда, всегда считал, что ты равнодушна ко мне. Именно поэтому мне казалось, что я могу, ничего не опасаясь, чувствовать по отношению к тебе… то, что я чувствовал.

Люси замерла. Наверное, она не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы сейчас перед ними возник демон шакс.

– Что это значит? – прошептала она. – Что ты чувствовал ко мне?

Джесс отошел от стены. Она поняла, что он сильно взволнован; когда он жестикулировал, руки его оставляли в воздухе мерцающий шлейф. Ей приходилось прежде видеть призраков в отчаянии – хотя ей не хотелось думать о Джессе как о простом призраке вроде Джессамины или Старой Мол.

– Жестокая шутка, – произнес он с горечью, поразившей Люси. – Призрак влюбляется в живую девушку и предается безутешным страданиям у себя на чердаке, пока она живет своей жизнью. Но я мог бы вытерпеть это, Люси. Просто очередная трагедия, каких мне пришлось перенести уже немало.

«Призрак влюбляется в живую девушку».

Странное тепло разливалось по телу Люси; где-то в груди словно тлел уголек, готовый разгореться, зажечь пожар в ее крови.

– Любовь – это не трагедия.

– Мне кажется, Ромео и Джульетта не согласились бы с тобой. – Голос его дрогнул. – Как ты не понимаешь? Если… если ты полюбишь меня, тогда это будет трагедией не для одного из нас, а для обоих. Потому что у такой любви нет будущего.

– Джесс, – прошептала она. – Джесс, ты дрожишь?

Он поднял голову и с изумлением оглядел себя. На миг перед ней появился тот юноша, который вытащил ее из ямы в лесу Брослин, когда она была маленькой, юноша с бледным лицом и зелеными глазами, которого она приняла за принца, похищенного фэйри.

– Мне кажется, – тихо сказал он, – что сейчас… я думаю, что чувствую холодный ветер.

– Вот видишь? – Люси поймала его руку; рука была не теплой, но и не холодной. Пальцы их сплелись, и ей показалось, что призрак притягивает или улавливает тепло ее тела. – У нас есть будущее. Я тебе обещаю, мы…

Свободной рукой Джесс погладил ее по щеке.

– Прикажи мне, Люси, – хрипло проговорил он. – Я тебя прошу: прикажи мне потанцевать с тобой. Научи меня этому новому вальсу из Перу.

Очень медленно, продолжая пристально смотреть ему в глаза, Люси начала расстегивать шубу. Она так и не сняла перчатки, и ей не сразу удалось справиться с непослушными пуговицами. Наконец, полы шубы распахнулись; налетел ледяной ветер, принялся трепать кружева на груди Люси, хлопать юбкой. Хрупкая фигура девушки вырисовывалась под тонкой тканью. Люси чувствовала, как золотой медальон приподнимается и опускается у нее на груди при каждом вдохе и выдохе, и ей казалось, что Джесс не может оторвать от нее взгляда.

– Танцуй со мной, Джесс Блэкторн, – прошептала она. – Я тебе приказываю.

Он протянул руку, обнял ее за талию под шубой, привлек к себе. Она положила ладонь ему на плечо, взяла его левую руку в свою, прижалась к нему. Несмотря на холод, краска бросилась ей в лицо. Но потом Люси велела себе ни о чем не думать. Инстинкт подсказывал ей, что чудеса не нужно анализировать. На улице стояла полная тишина, и музыкой им служил лишь ветер и едва слышный шорох снежинок. Это было как во сне. Снег запорошил ресницы, волосы Люси, снежинки таяли на ее пылающих щеках. Она не могла отвести взгляда от Джесса. Он был таким красивым, он был нестерпимо прекрасен, подобно мраморной статуе ангела – но ни у одной, даже самой совершенной, статуи не могло быть таких волнистых черных волос, таких ярких изумрудных глаз. Джесс крепко обнимал ее, и ей казалось, что она ощущает прикосновение его тела, его сильных рук, чувствует, как напряжены мышцы под тонкой рубашкой.

Юбка Люси разметала свежевыпавший снег, но, оглянувшись, девушка увидела лишь беспорядочные отпечатки своих ботинок. Там, где ступал Джесс, не оставалось даже самого легкого следа. Подняв голову, она обнаружила, что он смотрит на нее, на ее глаза, губы. У нее возникло странное чувство, будто он прикасается к ее губам кончиками пальцев, обводит их контуры. Взгляд Джесса был прикован к ее лицу; ни он, ни она не в силах были отвернуться…

Скрипнула парадная дверь Института. Волшебство рассеялось, призрачная музыка смолкла, и они замерли.

– Не уходи, – прошептала Люси, но в этот момент совсем рядом раздались чьи-то шаги. Джесс поднял руку и вытащил из волос Люси позолоченный гребень. Глаза его сияли, как звезды.

Люси услышала голос дяди Габриэля, который звал ее по имени, потом заскрежетали чугунные ворота. Джесс бросил на нее последний взгляд и исчез, растаял, словно снежинка, упавшая на ладонь.

По дороге домой Джеймс молчал, что было для него нехарактерно. Корделия, естественно, сразу же разволновалась, испугалась, что после вечера с ее родителями и братом он уже жалеет о решении связать с ней свою жизнь, пусть даже всего на один год. Когда они снимали верхнюю одежду в вестибюле, она подумала, что сейчас он сбежит в свою комнату. Наверное, ему хочется почитать любимую книгу, отвлечься, отогнать неприятные воспоминания о ее эксцентричных и не слишком хорошо воспитанных родственниках, говорила она себе. Но Джеймс не ушел; обернувшись к Корделии, он устремил на нее взгляд своих удивительных золотых глаз. Лицо его было непроницаемым.

– Мне пока не хочется спать, – сказал он. – Не побудешь со мной в кабинете?

«С радостью». Все лучше, чем сидеть одной в своей комнате, без конца прокручивать в голове тревожные мысли и сгорать от стыда за поведение отца и брата.

В кабинете, как всегда, было тепло и уютно; Эффи к их возвращению развела огонь в камине, на шахматном столике стояло блюдо с шоколадными бисквитами. Корделия свернулась в кресле у камина, словно маленькая девочка, и протянула замерзшие руки к огню. Джеймс, который даже в собственном доме вел себя церемонно, как взрослый, опустился на диван и задумчиво смотрел в никуда.