– Лечить. Антибиотиками, комплексной терапией… Я, знаешь ли, не вирусолог, поэтому мои знания по данному вопросу ограниченны!

– Но ты же можешь съездить в город и посоветоваться со спецами, да?

– Именно это я и собираюсь сделать – прямо с утра рвану в Питер, когда все на работе и можно найти нужных людей. В нашей больнице инфекционного отделения нет, но есть кое-кто, кто в таких вещах разбирается… Кстати, я не уверен, что Досифей позволит своим людям поехать в больницу, даже если удастся договориться об их госпитализации!

– Это да, он может упереться… А сюда врачи не поедут?

– Ты же понимаешь, Африканыч, что это в любом случае произойдет не завтра и даже не послезавтра, а такие болезни распространяются быстро! Мне кажется, я обнаружил того, кто заболел первым, но вот где он подхватил заразу…

– Чуму же крысы переносят, так?

– Верно. Но Настасья, девушка из общины, говорит, что у них крыс нет, и что за этим тщательно следят! Правда, тут и не нужны полчища, достаточно нескольких больных особей, а среди людей, постоянно вращающихся в тесном кругу, передача происходит со скоростью света!

– Ох, скорей бы они убрались отсюда! – вздохнул Африканыч. – Я, честно сказать, сектантов не люблю, но против этих ничего не имел, пока вся эта хрень происходить не начала! Сначала брата твоего убили, теперь вот – чума, чего еще ожидать?! Давно слухи ходят про то, что они в Сибирь переехать намылились, только вот что-то не очень на то похоже: зачем вгрызаться в старую деревню, зачем новый колодец рыть, если они уезжают?

В этот момент Мономах вдруг встрепенулся.

– Слушай, Африканыч, а где, говоришь, новый колодец находится?

– Так между общиной и старой деревней, там и находится. А что?

– А где, ты рассказывал, звероферма стояла?

– Так она и теперь там стоит, просто брошенная… Да аккурат там, где колодец – ну, может, метрах в пятистах оттуда. Скважина там, по этой-то причине бизнесмен тот неудачливый звероферму свою и организовал. Досифей решил: чего зря скважине пропадать, раз на нее претендентов нет?

– А показать сможешь?

– Что показать?

– Звероферму бывшую. И колодец. Сможешь?

– Что, сейчас?!

– Нет, – покачал головой Мономах, взглянув на часы: они показывали половину второго ночи. – Сейчас, пожалуй, поздно уже… Давай завтра пораньше туда сходим, а? Есть у тебя банки стеклянные в хозяйстве?

– Ну да, из-под Аграфениного варенья… А зачем тебе банки-то?

* * *

– Значит, теперь мы знаем, кто такой Досифей?

Алла мысленно поздравила себя с тем, что не стала пороть горячку и задерживать главу общины до того, как появится информация о его личности. Что ж, теперь у нее все козыри на руках!

– Ну же, Дамир, не томите! – воскликнула она.

– А, ну да… В общем, сначала я выяснил все про Константина. Его на самом деле так зовут, а фамилия – Рубальский. В тюрьме получил кликуху Кувалда – сами можете догадаться почему!

– За что он сидел?

– В который раз?

– Так ходок было много?

– В общей сложности Рубальский провел за решеткой без малого двадцать три года. Статьи разные, от сто одиннадцатой до сто шестьдесят второй.

– Значит, умышленные тяжкие телесные и разбой… Что ж, я не удивлена – с такой-то рожей!

– Ну да, физиономия у нашего Костика и впрямь кирпича просит! – согласился Дамир.

– А Досифей?

– Алла Гурьевна, я только начал! Я навел справки, с кем сидел Рубальский, с кем сошелся близко. Выяснилось, что в последнюю свою ходку он оказался в одной камере с неким Лаврентием Кулебой. Этот самый Кулеба оказался в тюрьме по сто шестьдесят третьей. Я предположил, что он и есть наш Досифей!

– А это действительно так?

– Тогда он выглядел несколько иначе – никакой бородищи, длинных волос, да и вообще не казался столь благообразным, как в наши дни! Вот его фото тех лет – начальство колонии-поселения переслало, – и Ахметов положил перед Аллой свой мобильный, на экране которого она увидела коротко стриженного, худого мужчину средних лет с впалыми щеками и грустно опущенными уголками рта. Алла растерянно уставилась на снимок. Потом, постепенно, на ее лице стали появляться признаки узнавания.

– Ну, Дамир, честно скажу: если бы вы мне не сказали, что это Досифей, я бы ни за что его не признала! – пробормотала она. – Только вот, разве по глазам… Как время меняет человека!

– Не только время, Алла Гурьевна, – возразил Дамир. – Сытая, спокойная жизнь и в самом деле могут изменить внешность до неузнаваемости!

– Значит, мошенничество и вымогательство? Что ж, похоже, ничего не изменилось – оба преступления налицо!

– Ага, а еще убийства. Как минимум, одно – Вениамина Рашетова, но нам до сих пор не известна судьба Анны Дорошиной!

– Как и то, причастен ли к убийству или убийствам Досифей, – парировала Алла.

– Неужели вы полагаете, что в тоталитарной секте, какой, в сущности, является его община, что-то может происходить без ведома ее главы?

– Пока не знаю, – вздохнула Алла. – Однако Досифей не показался мне законченным злодеем. Мошенником – да, обманщиком – обязательно, лицемером – скорее всего, но вот убийцей…

– Так он же не своими руками убивал – у него для этого имеются люди типа Рубальского!

– Может, вы и правы, а я ошибаюсь, но, сдается мне, Досифея в жизни интересуют лишь две вещи – деньги в власть.

– Так ради этих двух вещей и происходит все зло на земле, Алла Гурьевна!

Она не нашлась, что ответить, но мнения своего не изменила.

– А как вы сообразили, Дамир, что именно этот… Кулеба, да? Что он и есть Досифей? – решила сменить тему Алла.

– Стал выяснять, с кем Рубальский общался ближе всего, кто имел на него влияние, так и вышел на Кулебу.

– Трудно представить, что кто-то способен повлиять на такого, как Рубальский! – усомнилась Алла.

– А вот, поди ж ты… Но тут, я думаю, случилось взаимовыгодное сотрудничество. Кулеба был парией в колонии, несмотря на несколько предыдущих ходок – ну не умел он постоять за себя в мире грубых зэков! Он считал себя сливками криминального мира, этаким «белым воротничком», а ему приходилось не просто сидеть в одной камере с пятью матерыми уголовниками, но еще и исполнять их прихоти! Гоняли Кулебу почем зря, но лишь до тех пор, пока не появился Рубальский. Вот кого все уважали и боялись. На счастье Кулебы, Рубальский решил взять его под крыло.

– Интересно почему?

– Начальник колонии, в которой они сидели, говорит, что у Кулебы имелась одна удивительная черта – он умел заговорить зубы кому угодно, потому-то и выходил сухим из любой передряги, которых в его жизни случалось немало. Да и зэки, хоть и презирали его, но вреда не причиняли – видимо, это тоже его особый дар! Все в колонии вспоминают, что болтать Кулеба был мастак: он даже охранников мог уговорить себе помочь, а это, Алла Гурьевна, сродни подвигу!